Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал

Комиссия Политбюро также создала подкомиссию по Катыни в составе Трайнина, помощника обвинителя Шейнина и генерал-лейтенанта МГБ Леонида Райхмана, поручила ей изучить все советские материалы об этом массовом убийстве и отобрать документы, лучше всего «разоблачающие» виновность немцев. Этой подкомиссии дали пять дней на выполнение задачи. Трайнин и Шейнин (глава следственного управления Прокуратуры СССР), вероятно, знали, что большая часть изучаемых ими документов сфабрикованы, и, конечно, понимали ведущуюся политическую игру. Райхман был полностью в курсе всех аспектов катынского дела и играл важную роль в советской операции прикрытия. Как глава «польской группы» НКВД он подписал приказ о расстреле. Он также участвовал в фабрикации доказательств для отчета Бурденко[1096].

В Нюрнберге, в разгар сплетен о секретных протоколах и слухов о гибели Зори, продолжалась защита Шираха с ее собственной тихой драмой. Ширах следовал уже сложившейся практике защиты, оспаривая советские доказательства – в частности, доклад Чрезвычайной государственной комиссии, обвинявший немцев в том, что они якобы применяли во Львовской области те же методы сокрытия своих преступлений, что и в Катыни. Ширах оспаривал свидетельские показания в этом отчете, в том числе письменные показания французской свидетельницы Иды Вассо о том, будто члены гитлерюгенда во Львове стреляли по еврейским детям как по мишеням. Ширах настаивал, что это было невозможно, поскольку единственным оружием гитлерюгендовцев был походный нож, как у бойскаутов[1097].

Советские обвинители ожидали возражений против показаний Вассо. Месяцем ранее Трибунал разрешил адвокату Шираха Фрицу Заутеру направить Вассо список вопросов о ее показаниях. Может быть, советское обвинение прислушалось к совету Вишневского завладеть инициативой и заранее подготовило ответный ход. В ходе допроса Шираха 27 мая Александров объявил, что только что получил вторые письменные показания Вассо, которые советское обвинение обнаружило во Львове. Александров вслух зачитал рассказ Вассо о диких зверствах, которые творил гитлерюгенд летом 1941 года. Немецкие подростки в униформе, вооруженные не только ножами, но и дубинками и пистолетами, преследовали и убивали всех, кого считали евреями. Вассо добавила, что многие из жертв были русскими, украинцами и поляками[1098].

Ширах объявил вторые показания Вассо ложью. Он удивился, как советскому обвинению удалось их получить, если Вассо еще даже не ответила на вопросы Заутера. Александров утверждал, что советское обвинение только что узнало, где она и что с ней. Трибунал временно отложил вторые показания в сторону и поручил советским обвинителям обеспечить, чтобы Вассо получила вопросы Заутера. С этого момента александровский допрос шел все хуже и хуже, отчасти из-за проблем перевода, которые все еще мешали советскому обвинению. Александров обрушился на Шираха из-за якобы сказанных им в тюрьме слов, что он поклонялся Гитлеру как «божеству». Но оказалось, что это лишь неправильный перевод слов подсудимого. На самом деле Ширах сказал лишь, что считал сочинения Гитлера «воплощением истины»[1099].

Нападки на Советский Союз продолжил и следующий подсудимый, Фриц Заукель, руководитель нацистской трудовой программы. 28 мая он дал показания, признавшись в том, что привозил иностранцев на военные предприятия Германии, чтобы освободить немецких граждан для военной службы. Когда его адвокат Роберт Серватиус спросил, не нарушал ли он международного права, Заукель ответил «нет» – особенно в отношении советских рабочих. «Мне сказали, что Россия не подписала Женевскую конвенцию и потому Германия со своей стороны не связана ею». Кроме того, добавил он, СССР тоже «набирал рабочих» – в балтийских странах, а также в Китае, откуда рекрутировали около 3 миллионов из них[1100].

Французский помощник обвинителя Жак Герцог начал допрос Заукеля с вопросов о внешней политике Германии. Поднялся шум, когда Герцог предъявил подписанное Заукелем в тюрьме признание, где он подтвердил, что верил в «высший расовый уровень» немецкого народа и потому работал над реализацией гитлеровского плана завоевания «жизненного пространства». Теперь Заукель отказался от этого признания, заявив, что ему дали подписать заготовленный документ и что «русский или польский офицер» угрожал выдать Заукеля, его жену и десять их детей в руки советских властей, если тот не будет сотрудничать. После резкого спора с судьями обвинители согласились отозвать признание Заукеля. Ни от кого не укрылось, что руководитель нацистской программы депортации смог изобразить себя мужем и отцом, боявшимся за жизнь своей семьи в руках советских властей[1101].