Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал

30 мая Александров начал допрос Заукеля с того, что попытался установить, сколько иностранцев было привезено в Германию во время войны для принудительного труда. Ссылаясь на цифры из нескольких документов, он предложил число «десять миллионов». Заукель отрицал, что программа принудительного труда была настолько масштабной. Когда на следующее утро Александров повторил свой вопрос, Лоуренс выказал нетерпение. Для суда неважно, воскликнул он наконец, «приехали в Германию 5 миллионов, или 6 миллионов, или 7 миллионов». Александров не согласился, но перешел к вопросам о военной промышленности Германии. Когда Заукель признал, что вся экономика Германии была переориентирована на войну, Александров нанес решающий удар. Не использовалась ли вся эта рабочая сила для ведения Германией агрессивной войны? Заукель настаивал, что его собственные взгляды исключали слово «агрессия» (повторяя за Риббентропом и другими подсудимыми), и этим вывел Александрова из себя: «Ваша роль в организации массового порабощения мирных жителей оккупированных территорий достаточно ясна!»[1102] Эти вспышки обвинительного негодования принесли Александрову немало очков во время советских показательных процессов 1930-х годов. В Нюрнберге в мае 1946 года они не произвели впечатления.

Советские обвинители уже заработали себе репутацию неумелых допросчиков, но даже на этом фоне александровский подход к Заукелю обескуражил судей из западных стран-союзников. Когда Александров попросил Заукеля описать преступную роль Геринга в депортации и порабощении народов оккупированного востока, Лоуренс остановил его: нежелательно заранее объявлять определенные действия преступными. Когда Александров спросил Заукеля, санкционировал ли Риббентроп нарушение международных конвенций об использовании труда военнопленных, Лоуренс снова вмешался. Он напомнил Александрову: подсудимый уже заверил, что международное право не было нарушено. После нескольких безуспешных попыток переформулировать вопрос Александров просто попросил Заукеля прокомментировать роль Риббентропа в распределении трудовых ресурсов. Заукель воспел Риббентропу хвалу, рассказав суду, как министр иностранных дел Германии старался обеспечить иностранным рабочим наилучшие возможные условия[1103].

Пока Александров и Заукель старались перекричать друг друга, Руденко планировал свой следующий ход. Вечером 30 мая на совещании Комитета главных обвинителей он попросил Додда, Максуэлл-Файфа и Дюбоста поддержать его апелляцию против решения Трибунала позволить защите оспаривать отчет Бурденко (советская сторона продолжала настаивать, что, согласно статье 21, он является неопровержимым доказательством). Западные обвинители отказались. По их мнению, если защита вызывает свидетелей для дачи показаний о Катыни, советскому обвинению тоже должно быть позволено вызывать своих. Смысл был понятен: в битве за Катынь советским обвинителям придется сражаться в одиночку[1104].

Разочарованный, но не удивленный Руденко зашел с другой стороны и попробовал воззвать к общим интересам обвинения. Он заявил, что защита пытается посеять рознь между обвинителями. Зачем бы еще Зайдль стал объявлять, что получил копию секретных протоколов от «американского военнослужащего»? Руденко также упомянул последнее ходатайство защиты, где она просила приобщить к делу показания немецкого политика и промышленника Арнольда Рехберга, заявившего, что Сталин финансировал Гитлера в 1933 году ради укрепления советско-германского альянса против Запада. Затем Руденко предположил, что защита с намерением перессорить союзников представляет документы из «Белой книги» с подробностями о планах британцев и французов бомбить нефтяные месторождения Кавказа в 1940 году. Руденко напомнил о «джентльменском соглашении» обвинителей не отступать от темы преступлений стран Оси и призвал коллег выступить единым фронтом против уловок защиты. Кроме того, он предложил подписать коллективное письмо в адрес Трибунала с жалобами на эти последние нападки на сторону обвинения[1105].

Западные обвинители проявили показную симпатию. Максуэлл-Файф согласился с Руденко, что кампания Зайдля с целью приобщить к делу секретные протоколы «злонамеренна», а Додд высказал мнение, что заявление Зайдля о получении секретных протоколов у офицера американской армии «злоумышленно» (хотя, если Руденко знал, что именно Додд передал секретные протоколы в печать, эти слова поддержки были пустым звуком). Дюбост добавил, что французы разделяют точку зрения советской стороны: цель Рехберга – расколоть обвинение. Обвинители поддержали идею коллективного письма в адрес Трибунала о Зайдле, но призвали Руденко не касаться других вопросов[1106].