Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал

Возможно, советскую сторону несколько утешило то, что Йодль обвинил в преступлениях против мира также и британцев. Как и Редер, он назвал немецкое вторжение в Норвегию оборонительной мерой. Йодль утверждал, что решение об оккупации Норвегии было «страшно тяжелым» для руководства Германии, потому что ставило под удар весь немецкий флот. Он настаивал, что вожди Германии отдали свои приказы только после того, как получили достоверную информацию, подтверждающую британские планы нападения. В ответ на обвинения в военных преступлениях он снова выдвинул встречные обвинения против британцев, заверив, что гитлеровский «Приказ о спецподразделениях» (нем. Kommandobefehl. – Примеч. пер.), угрожавший казнью военнослужащим союзнических спецподразделений, был обусловлен нарушениями Женевской конвенции со стороны британцев. Йодль утверждал, что видел свидетельские показания и фотографии, относящиеся к Дьепскому рейду в августе 1942 года (неудачному рейду британцев против оккупированного немцами французского города). Они доказывали, что британцы намеренно сковывали немецких военнопленных таким образом, что они удушали себя. Он начал громко зачитывать список других британских военных преступлений, но Лоуренс остановил его[1112].

Британские и советские обвинители, оказавшись в оборонительной позиции, ответили на обвинения Йодля тем, что сами стали его обвинять. Британский помощник обвинителя Дж. Д. Робертс заявил, что намерения немцев в отношении Норвегии были агрессивными с самого начала. «Вам нужны были аэродромы и базы подводных лодок, не так ли?» Йодль стоял на своем. Когда Робертс стал допрашивать Йодля о «Приказе о спецподразделениях», Йодль разразился тирадой о суде победителей. Он объявил: если бы Германия выиграла войну, то на аналогичном процессе все узнали бы о «задушенных в Дьепе». Тема суда победителей снова всплыла, когда Робертс заявил, что внезапное нападение Германии на Россию «обесчестило» немецкую нацию «на века». Йодль парировал: ничего подобного – изучение русских документов, несомненно, докажет, что Советский Союз сам планировал нападение[1113].

Покровский допросил Йодля в пятницу 7 июня и оспорил заявления защиты о превентивной войне, представив доказательства того, что Гиммлер перед вторжением набросал план уничтожения 10 миллионов славян и евреев на Востоке. Разве это не доказывает, что Германия вела захватническую войну против Советского Союза, намереваясь истребить местное население и создать жизненное пространство для немцев? Йодль отказался признать что-либо в этом роде и снова заявил, что Германия действовала только ввиду угрозы неминуемого советского нападения[1114]. Йодль «кормил досыта» Покровского, как и обещал несколько месяцев назад. Доказательства обвинения были полными и убедительными, но Йодль пользовался предоставленным ему словом для продвижения альтернативного нарратива о причинах и ходе войны.

* * *

Вне зала суда Руденко продолжал добиваться у западных обвинителей коллективного протеста против «контратак» защиты. Он просил их подписать второе письмо, в котором «Белые книги» назывались «сомнительными источниками», наполненными пропагандой[1115]. Джексон отказался и попросил Руденко оставить в покое «Белые книги». В частном порядке Джексон тоже выказывал раздражение тактикой защиты; пару недель назад он жаловался Трумэну, что защита пытается «вбросить в суд всю пропаганду, какую только может»[1116]. Но он все же считал, что обвинение «не имеет и одного шанса из тысячи» заполучить поддержку Трибунала в этом вопросе, и поэтому решил, что лучшей тактикой будет закрыть на это глаза[1117].

7 июня Джексон в письме Руденко, Дюбосту и Максуэлл-Файфу рассуждал, что порядок суда давно сложился и изменить его невозможно. Он писал, что мартовское постановление Трибунала о Геринге стало катастрофой, поскольку позволяет подсудимому свободно предлагать любые объяснения в ходе допроса. Это приводит к серьезным затратам времени и к тому, что Трибунал теперь теряет контроль над слушаниями. Это вредит и обвинению, поскольку защита получила возможность вбрасывать «не относящиеся к делу материалы», а обвинение не имеет возможности протестовать, пока они не войдут в стенограмму процесса. Как заметил Джексон, подсудимым предоставили столько свободы, что всем обвинителям пришлось отложить в сторону большинство запланированных перекрестных допросов и они все еще не могут удержать процесс в русле обсуждения преступлений, совершенных подсудимыми и их организациями. Его беспокоило, что защита стремится создать такое впечатление, будто обвинение судит нацистских лидеров за их политическую деятельность и идеологию, а не за их преступления. Тем не менее он выражал уверенность, что обвинения составлены «так сильно», что их уже «ничто не может разрушить»[1118]. Руденко был не столь оптимистичен. Обвинение, возможно, и устояло перед атаками защиты, а вот репутация Советского Союза – вряд ли. И после гибели Зори ему, Руденко, приходилось гадать о своем собственном будущем.