Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал

На показаниях Оберхаузера завершились выступления защиты о Катыни. Подход Штамера в целом был успешен. Его свидетели посеяли сомнения относительно времени совершения массовых убийств и поставили под вопрос советские обвинения в адрес немцев. Смирнов умело провел перекрестные допросы, но не смог полностью развеять впечатление недостоверности советской версии событий. Например, Тейлор, по его словам, услышал сильные доказательства того, что убийства происходили не тогда, когда вблизи леса был расквартирован полк Аренса. Ступникова впоследствии вспоминала 1 июля как «черный день». Технически перевод показаний немецких свидетелей был несложен; трудности создавало их содержание, глубоко расходившееся с официальной советской версией событий, которую пропагандировал Лозовский и его Советское информбюро[1182].

* * *

День еще не кончился. Лоуренс был твердо намерен идти дальше и попросил Смирнова вызвать его первого свидетеля. Базилевский, старожил Смоленска, рассказал суду, что немецкие оккупанты в июле 1941 года заставили его служить заместителем бургомистра города. Он узнал о массовом убийстве благодаря своей должности. По словам Базилевского, в сентябре 1941 года назначенный немцами бургомистр Борис Меньшагин рассказал ему о секретном плане немцев по «ликвидации» военнопленных. Через пару недель Меньшагин сообщил Базилевскому, что дело сделано: польских офицеров расстреляли рядом со Смоленском. Показания Базилевского опирались только на слухи, и Лоуренс указал на это слабое место. Знает ли Базилевский о том, знал ли Меньшагин из первых рук о массовых убийствах? Базилевский ответил, что «вполне определенно понимал», что Меньшагин получил свои сведения из немецкого штаба[1183].

Когда Штамер стал допрашивать Базилевского, тот признал, что его сведения о массовых убийствах основаны на слухах. Когда Штамер спросил, может ли он назвать свидетелей, присутствовавших при расстреле, Базилевский исполнился презрением. Он ответил: убийства совершались при таких обстоятельствах, что советские свидетели «вряд ли могли присутствовать». К удивлению всех, кто присутствовал в суде, Штамер неожиданно обвинил Базилевского, что тот читает заранее заготовленные ответы. «Как вы объясните, что у переводчика уже есть ваши ответы?» Сконфуженный Базилевский возразил, что он ничего не читал и не знает, откуда у переводчика могут быть его ответы. В этот момент американские обвинители решили, что не могут больше молчать. Додд послал записку переводчикам и затем объявил суду, что никто из переводчиков не знает никаких заранее заготовленных вопросов и ответов. Лоуренс предостерег Штамера, чтобы тот был впредь осмотрительнее[1184].

В конце дня показания дал второй советский свидетель, болгарский судмедэксперт Марков. В качестве члена организованной немцами комиссии, исследовавшей место захоронений в апреле 1943 года, Марков подписал отчет, в котором массовые убийства датировались весной 1940 года и ставились в вину Советскому Союзу. Теперь Марков через болгарского переводчика поведал суду, что пытался отказаться от участия в комиссии, но безрезультатно. Болгарские власти напомнили ему, что их страна воюет и что они могут послать его куда захотят. Они заверили Маркова, что поездка будет недолгой, потому что немцы уже эксгумировали много тел и составили черновик отчета. Ему нужно только рассмотреть уже сделанное и поставить подпись. Марков и другие члены комиссии встретились в Берлине, а потом отправились в Смоленск[1185].

В ответ на вопросы Смирнова Марков рассказал, что визит комиссии в Катынь был «поверхностным и торопливым». Члены комиссии провели два дня в Катынском лесу, каждый раз по три-четыре часа. Немцы провели для них краткую экскурсию и показали вскрытые могилы; эксгумированные тела были выложены наружу. Затем членов комиссии отвезли в домик за пределами Катынского леса и там показали документы, якобы найденные в карманах у убитых, – письма и счета с датировками, резко обрывавшимися в апреле 1940 года. Смирнов спросил Маркова, позволили ли ему исследовать документы, чтобы убедиться, например, «что они были загрязнены какими-либо кислотами, выделявшимися при разложении тел». Марков ответил «нет». Эти документы были в стеклянных контейнерах, и членам комиссии не позволили их изучить[1186].

По словам Маркова, единственным занятием комиссии, имевшим хотя бы отдаленное отношение к науке, было вскрытие тел, проводившееся некоторыми ее членами. Но из одиннадцати тысяч трупов, найденных в лесу, комиссии позволили изучить только восемь, предварительно отобранных немцами. Марков лично изучил только один труп. На вопрос Смирнова, доказала ли экспертиза, что трупы пролежали в земле уже три года, Марков осторожно ответил «нет». Он полагал, что вскрытый им труп пролежал в земле лишь год или одиннадцать месяцев. Вернувшись к этому вопросу следующим утром, Смирнов заставил Маркова однозначно заявить, что убийства не могли быть совершены в 1940 году[1187].