Политика холодной войны вскоре вмешалась в работу международных организаций по кодификации и расширению международного права ради защиты прав человека. 5 марта 1947 года (ровно через год после того, как Черчилль произнес свою речь о «железном занавесе») американское правительство провозгласило то, что скоро стали называть «доктриной Трумэна», пообещав экономическую и военную поддержку тем, кто «сопротивляется попыткам подчинить их вооруженными меньшинствами или посредством внешнего давления». Главной целью было предотвратить распространение коммунизма. Менее чем месяц спустя Советский Союз и западные державы уперлись в тупик в переговорах о будущем Германии[1430]
. Тогда же США объявили, что начнут в Нюрнберге свой собственный суд над немецкими промышленниками. Советско-французские попытки организовать второй международный процесс окончились ничем. Послевоенный эксперимент с четырехсторонним правосудием в Европе официально закончился. В течение следующих девяти месяцев американцы провели три процесса над промышленниками: процесс Флика, процесс «Фарбен» и процесс Круппа[1431]. Тем временем Дюбост добивался обвинения французских предпринимателей, которые сотрудничали с Гитлером[1432].Той весной и летом ООН развивала свои проекты по международному праву, но у многих ее членов росло взаимное недоверие[1433]
. Одно предложение французов вынесло эти разногласия на публику. В мае СССР послал опытного специалиста по международному праву Владимира Корецкого (из МИД) в Кодификационный комитет в Лейк-Саксессе. Анри Доннедье де Вабр представлял Францию, и на первом заседании он предложил инкорпорировать Нюрнбергские принципы в новый международный уголовный кодекс, за исполнение которого отвечал бы международный уголовный суд из пятнадцати членов. Де Вабр, давний сторонник такого суда, теперь расхваливал его как лекарство от суда победителей и объяснял, что вполне понимает тех, кто критиковал нюрнбергский приговор за то, что решение принимали только представители стран-победителей[1434].Советские делегаты холодно восприняли предложение де Вабра. Десять лет (и как будто целую жизнь в прошлом) Трайнин и Вышинский сами выступали за создание международного уголовного трибунала для суда над «лицами, нарушающими мир». Позже Трайнин поддержал призыв Международного конгресса юристов создать трибунал для суда преступлений против человечности. Но Трайнин имел в виду, что полномочия такого трибунала будут строго ограничены рамками наказания фашистской агрессии. Де Вабр, напротив, предлагал суд из пятнадцати судей, действующий в военное и мирное время – и способный заслушивать доказательства преступлений, совершенных гражданами или руководителями любого государства. Французский проект откровенно нацеливался на ограничение государственного суверенитета.
Многим делегатам было непонятно, как должен работать постоянный международный уголовный суд. Казалось невероятным, чтобы какое-либо государство добровольно вручило своих граждан в руки такого суда – или чтобы руководители, обвиненные в нарушениях, сами передали себя в юрисдикцию такого органа[1435]
. Не только советские делегаты имели возражения против предложения де Вабра, но именно их оппозиция была самой прямолинейной и бескомпромиссной. Американский представитель в Кодификационном комитете Филип Джессуп изворотливо облек возражения с американской стороны в техническую терминологию. Он заявил, что комитету поручено только изучить планы развития международного права и поэтому ООН придется создать отдельную комиссию для реальной законодательной работы[1436]. Кодификационный комитет не заставил себя ждать по части реакции и сразу попросил Генеральную Ассамблею создать комиссию по международному праву, которая должна будет подготовить для изучения два документа: черновик конвенции с изложением Нюрнбергских принципов и черновик более общего «Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества». Комитет также указал Генеральной Ассамблее, что имплементация Нюрнбергских принципов может потребовать создания какого-то международного суда. Делегаты из Польши, Югославии, Египта и Великобритании вслед за советским делегатом Корецким не согласились с этими рекомендациями – все они выразили озабоченность по поводу государственного суверенитета[1437].