Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал

В 1948 году, когда Нюрнбергский процесс отошел в прошлое, а напряжение холодной войны возрастало, советские и американские власти с новой силой продолжили свою битву за историю Второй мировой войны. В январе Государственный департамент США опубликовал секретные протоколы к советско-германскому Пакту о ненападении и другие доказательства советско-германского сотрудничества в 350-страничном сборнике документов «Советско-нацистские отношения, 1939–1941: Документы из архива МИД Германии»[1445]. Советские руководители – которые по-прежнему настаивали, что секретные протоколы были клеветническим вымыслом нацистских адвокатов, – пришли в ярость. Лозовский и Совинформбюро через несколько недель нанесли ответный удар, опубликовав на английском языке небольшую книгу «Фальсификаторы истории», где обличали эту попытку очернить Советский Союз и обвиняли западные державы в том, что они помогли Гитлеру прийти к власти. В этой книге американские промышленники обвинялись в финансировании военной промышленности Германии и делался намек, что США провели свои собственные процессы над немецкими промышленниками для того, чтобы покрыть американское соучастие в нацистских военных преступлениях. А Мюнхенский пакт 1938 года, в соответствии с которым Судетская область отошла Германии, описывался как соглашение, нацеленное в первую очередь на «подстрекательство» нацистов к удару по СССР[1446].

В феврале 1948 года в Чехословакии пришли к власти местные коммунисты при поддержке Советского Союза, а американское, британское и французское правительства работали над учреждением западногерманского государства. Из-за этих процессов тогдашние дискуссии о демократии, суверенитете и правах человека еще сильнее политизировались – что было, видимо, неизбежно. Советские делегаты продолжали участвовать в кодификационных проектах ООН, но теперь с нескрываемой целью – ограничить их охват. В марте того года юрист Платон Морозов, советский представитель во Временном комитете ООН по геноциду, выступил против того, чтобы считать формой геноцида уничтожение «политических групп». Затем он стал настаивать, что геноцид «органически связан с фашизмом-нацизмом» и что если расширить охват конвенции, то нужно будет найти иное слово, нежели «геноцид»[1447]. Через несколько месяцев дипломат Алексей Павлов, новый советский представитель в Комиссии по правам человека, отклонил черновик билля о правах человека на том основании, что он нарушает государственный суверенитет и уделяет недостаточно внимания продолжающейся борьбе против нацизма. Возражения с советской стороны отмечались и позже, по мере работы над обоими документами, которые в конце концов поступили в Шестой (правовой) комитет Генеральной Ассамблеи для дальнейшего изучения[1448].

В Москве Трайнин опять ввязался в спор – на этот раз чтобы разъяснить советские возражения против международного уголовного суда. «Борьба с геноцидом как с преступлением, направленным против народов и наций, встречает сочувствие и поддержку всего советского народа», – заявил Трайнин в одной публичной лекции (которую потом опубликовали в виде брошюры). Но при нынешней международной обстановке международный уголовный суд станет опасным оружием в руках США, которые организовали «клеветническую кампанию против СССР» и посягают на суверенитет стран по всему миру. Трайнин рекомендовал с осторожностью воспринимать международное движение вокруг термина «геноцид» и напоминал о политике 1920-х годов, когда Лига Наций и юристы вроде Лемкина подняли на щит термин «терроризм», чтобы противостоять растущему влиянию коммунизма. Трайнин предсказывал, что при текущем политическом климате термин «геноцид» будет аналогично обращен против СССР антисоветскими силами. Он заключал, что в «интересах правосудия» судить за геноцид должны только национальные суды[1449].

Трайнин, как и все, понимал, что кампания за права человека безнадежно сплелась с политикой холодной войны. Как всегда, он был крайне чуток к требованиям момента. В сентябре 1948 года он поехал в Прагу на второй конгресс МАЮД. Приехав в коммунистическую Чехословакию в разгар блокады Берлина, Трайнин произнес пламенную речь с обвинениями американского и британского правительств в нарушении ялтинских и потсдамских соглашений и в предательстве идеалов Нюрнберга[1450].