Кравчук:
Чтобы оценить, действительно, положительное и отрицательное и дать людям перспективу. Я задаю вопрос: можем ли мы сегодня, опираясь на Беловежские соглашения, опираясь на 20-летний опыт — да, плохой и хороший — строить лучше жизнь, чем была у Советского Союза… жертвы, «голодоморы», репрессии, и так дальше. Почему Вы этого не хотите говорить?Кургинян:
Если такой страшный был Советский Союз, если в нем было столько всего ужасного, почему Вы вступили в партию, стали одним из ее идеологических руководителей и все это время учили людей жить по коммунизму. Когда Вы лгали?Кравчук:
А я хочу…Кургинян:
Когда Вы лгали?Млечин:
Ваша честь, оскорбление… Слово «лгать» является оскорбительным, можно попросить хотя бы переформулировать свой вопрос?Кургинян:
Я приношу извинения, и говорю: когда Вы были правы? Когда Вы говорили людям правду — тогда или сейчас?Кравчук:
А я хочу задать Вам вопрос: почему я не слышал тогда этих умных людей, что они так выступали хорошо, как мы, совершив подписание акта Беловежья… Вы молчали тогда, да, Вы молчали…Кургинян:
Я молчал?! Это неправда!Сванидзе:
Так, господа, прошу вас, сторона обвинения…Бабурин:
Все, кто здесь, не молчали.Сванидзе:
…ваш тезис, ваш свидетель.Кургинян:
Все присутствующие здесь и многие миллионы людей знают, что никто — ни я, ни Ксения Григорьевна Мяло, ни Сергей Бабурин — не молчали!Кравчук:
В каком году?Кургинян:
В 1987-м.Кравчук:
Ага, а в 1981-м?Кургинян:
А в 1981-м вы нам затыкали рот!Кравчук:
О!Кургинян:
Вы затыкали нам рот! Да, понятно?Кравчук:
Я не затыкал вам рот!Кургинян:
Вы лично! Как идеолог.Кравчук:
Я не затыкал Вам рот, понимаете.Кургинян:
Вы идеолог — самая особая, «махровая» часть коммунистической номенклатуры!Кравчук:
Вот это главное — когда вам дали возможность говорить, вы говорите…Сванидзе:
Прошу… прошу Вас — вопрос Вашим свидетелям.Кургинян:
Я могу выступать теперь?Сванидзе:
Да, конечно. Леонид Макарович, у Вас будет еще возможность высказаться.Кравчук:
Хорошо.Кургинян:
Итак, мы с каждым шагом убеждаемся в одном — имело место преступление номенклатур, сговор номенклатур против своих народов, против тех братских уз, которые нас объединяли. Это номенклатуры сгнившие, выродившиеся — я процитирую вам здесь одно из высказываний [Мяло:
Нет. Нет. И то, что это отсутствие той реакции… Вот все предполагают какую-то заданную реакцию — вот предполагалось, что выйдут толпы или, в особенности, придут массы коммунистов, и тогда это будет реакция. Вот если этого конкретного предполагаемого, ожидаемого не произошло, то значит, что реакции не было. Но это не так. И молчание, кстати сказать, не всегда свидетельствует о том, что это есть согласие — обычно цитируют Пушкина, но пусть тогда перечитают финал «Бориса Годунова»: «Народ в ужасе молчит», — вот ремарка Пушкина.Кургинян:
Народ в ужасе молчит.Мяло:
Народ в ужасе молчит. И для этого ужаса было более чем достаточно оснований, к сожалению, в связи именно с теми… с нарушением тех самых законов, где определены…Сванидзе:
Ваше время истекло, Ксения Григорьевна, прошу Вас.Кургинян:
Я считаю, что Вы сказали достаточно.Сванидзе:
Кстати, я должен сделать ремарку литературоведческого свойства. Трагедия Пушкина «Борис Годунов» дописана Жуковским. И там именно фраза «народ безмолвствует» заканчивает трагедию.Мяло:
Нет.Сванидзе:
Оригинальна пушкинская концовка заканчивалась словами: «Народ кричит: „Да здравствует царь Дмитрий Иванович!“»Мяло:
Я говорю о том…Сванидзе:
Мы объявляем небольшой перерыв, после чего мы возвращаемся.Кургинян:
Вы должны дать!.. Это так не может быть! Так не может быть! Вы дали эту ремарку — Вы обязаны дать ответ. Выслушать.Мяло:
Вы… вы, все знают тот канонический текст «Бориса Годунова», который обычно цитируют, и фраза «народ безмолвствует» идет именно из вот этого текста, именно из вот этого текста, поэтому, извините, мы вправе — особенно, когда мы говорим об общественно-политических процессах, а трагедия «Борис Годунов» есть то, что не устаревает в этом смысле, — то, безусловно, мы читаем канонический текст…Сванидзе:
Спасибо, Ксения Григорьевна.Мяло:
…а литературоведение… — очень хорошее дополнение.