Кравчук:Чтобы оценить, действительно, положительное и отрицательное и дать людям перспективу. Я задаю вопрос: можем ли мы сегодня, опираясь на Беловежские соглашения, опираясь на 20-летний опыт — да, плохой и хороший — строить лучше жизнь, чем была у Советского Союза… жертвы, «голодоморы», репрессии, и так дальше. Почему Вы этого не хотите говорить?
Кургинян:Если такой страшный был Советский Союз, если в нем было столько всего ужасного, почему Вы вступили в партию, стали одним из ее идеологических руководителей и все это время учили людей жить по коммунизму. Когда Вы лгали?
Кравчук:А я хочу…
Кургинян:Когда Вы лгали?
Млечин:Ваша честь, оскорбление… Слово «лгать» является оскорбительным, можно попросить хотя бы переформулировать свой вопрос?
Кургинян:Я приношу извинения, и говорю: когда Вы были правы? Когда Вы говорили людям правду — тогда или сейчас?
Кравчук:А я хочу задать Вам вопрос: почему я не слышал тогда этих умных людей, что они так выступали хорошо, как мы, совершив подписание акта Беловежья… Вы молчали тогда, да, Вы молчали…
Кургинян:Я молчал?! Это неправда!
Сванидзе:Так, господа, прошу вас, сторона обвинения…
Бабурин:Все, кто здесь, не молчали.
Сванидзе:…ваш тезис, ваш свидетель.
Кургинян:Все присутствующие здесь и многие миллионы людей знают, что никто — ни я, ни Ксения Григорьевна Мяло, ни Сергей Бабурин — не молчали!
Кравчук:В каком году?
Кургинян:В 1987-м.
Кравчук:Ага, а в 1981-м?
Кургинян:А в 1981-м вы нам затыкали рот!
Кравчук:О!
Кургинян:Вы затыкали нам рот! Да, понятно?
Кравчук:Я не затыкал вам рот!
Кургинян:Вы лично! Как идеолог.
Кравчук:Я не затыкал Вам рот, понимаете.
Кургинян:Вы идеолог — самая особая, «махровая» часть коммунистической номенклатуры!
Кравчук:Вот это главное — когда вам дали возможность говорить, вы говорите…
Сванидзе:Прошу… прошу Вас — вопрос Вашим свидетелям.
Кургинян:Я могу выступать теперь?
Сванидзе:Да, конечно. Леонид Макарович, у Вас будет еще возможность высказаться.
Кравчук:Хорошо.
Кургинян:Итак, мы с каждым шагом убеждаемся в одном — имело место преступление номенклатур, сговор номенклатур против своих народов, против тех братских уз, которые нас объединяли. Это номенклатуры сгнившие, выродившиеся — я процитирую вам здесь одно из высказываний [
Мяло:Нет. Нет. И то, что это отсутствие той реакции… Вот все предполагают какую-то заданную реакцию — вот предполагалось, что выйдут толпы или, в особенности, придут массы коммунистов, и тогда это будет реакция. Вот если этого конкретного предполагаемого, ожидаемого не произошло, то значит, что реакции не было. Но это не так. И молчание, кстати сказать, не всегда свидетельствует о том, что это есть согласие — обычно цитируют Пушкина, но пусть тогда перечитают финал «Бориса Годунова»: «Народ в ужасе молчит», — вот ремарка Пушкина.
Кургинян:Народ в ужасе молчит.
Мяло:Народ в ужасе молчит. И для этого ужаса было более чем достаточно оснований, к сожалению, в связи именно с теми… с нарушением тех самых законов, где определены…
Сванидзе:Ваше время истекло, Ксения Григорьевна, прошу Вас.
Кургинян:Я считаю, что Вы сказали достаточно.
Сванидзе:Кстати, я должен сделать ремарку литературоведческого свойства. Трагедия Пушкина «Борис Годунов» дописана Жуковским. И там именно фраза «народ безмолвствует» заканчивает трагедию.
Мяло:Нет.
Сванидзе:Оригинальна пушкинская концовка заканчивалась словами: «Народ кричит: „Да здравствует царь Дмитрий Иванович!“»
Мяло:Я говорю о том…
Сванидзе:Мы объявляем небольшой перерыв, после чего мы возвращаемся.
Кургинян:Вы должны дать!.. Это так не может быть! Так не может быть! Вы дали эту ремарку — Вы обязаны дать ответ. Выслушать.
Мяло:Вы… вы, все знают тот канонический текст «Бориса Годунова», который обычно цитируют, и фраза «народ безмолвствует» идет именно из вот этого текста, именно из вот этого текста, поэтому, извините, мы вправе — особенно, когда мы говорим об общественно-политических процессах, а трагедия «Борис Годунов» есть то, что не устаревает в этом смысле, — то, безусловно, мы читаем канонический текст…
Сванидзе:Спасибо, Ксения Григорьевна.
Мяло:…а литературоведение… — очень хорошее дополнение.