Суданские хроники

А паша Махмуд продолжал пребывать в Кукийе со своим войском, пока не пришло к нему туда письмо каида ал-Мустафы ат-Турки. Гонец каида просил у паши помощи и сообщал ему о том, что произошло из боев и стычек между каидом и жителями Томбукту; потому что те убили из числа стрелков каида семьдесят шесть [человек]. И гонец известил пашу о том, что Мустафа осажден и просит от них подкрепления. Он нанял [для посылки] к ним того человека — туарега и подарил ему принадлежавшую ему чистокровную кобылу. Когда гонец прибыл к паше, Махмуда это [известие] разгневало и взбесило: посланный нашел его решившимся на возвращение в Денди, чтобы истребить детей аскиев, что были вместе с Нухом. Паша собрал совет и совещался с войском своим о том, возвращаться ли ему в Томбукту на выручку каиду Мустафе. Они сошлись на том, чтобы выделить для тех отряд, который им поможет. Махмуд указал на каида Мами, и они назначили того на эту [операцию]. Паша назначил его, выделил ему семьсот стрелков и отправил его на следующее утро. Каид Мами его спросил о том, что ему делать с жителями Томбукту. Махмуд ответил: “Когда придешь, то соверши среди них ”сабил" в течение семи дней!" А в их манере говорить “делать сабил” — [это значит]: когда султан гневается на жителей области или они вышли /170/ из повиновения или оказывают ему сопротивление, он бросает на них свое войско, оно входит к ним в их страну, и воины убивают всякого, кто им встретится из жителей, и всякого, кого они увидят [в течение нескольких] дней, или день, или два дня. Но если город велик, то они продолжают убивать жителей до семи дней. Но Мами сказал: “Города Томбукту не хватит для ”сабиля" одного часа. Они изнеженнейшие из людей и самые чувствительные из них сердцем; если ты убил из них троих, то семеро умрут со страха и с перепуга, без прикосновения стали. И притом государь, да поможет ему Аллах, не желает ни гибели Томбукту, ни его запустения. Он хочет, чтобы в нем была построена касба и чтобы от них вывозились богатства!" И ответил Махмуд: “Да, мы это знаем, таково его желание. Однако дело в твоих руках, так поступай же по своему усмотрению и смотри, что можно с ними [сделать]!” Мами же сказал: “Я пойду, если пожелает Аллах, и мы с ними будем обходиться с мягкостью и добротой, пока не явишься ты”. После того они прочли фатиху, и Мами выступил и пошел. Он шел, пока не остановился снаружи города. Оказалось, жители Томбукту уже замирились с каидом Мустафой, и раздор и бои прекратились.

Приход туда каида Мами совпал с ночью благородного Рождения, двенадцатым числом раби “пророческого” тысяча первого [года] [16.XII.1592], с ночью, тяжелее которой не было, и самой страшной. В нее жители Томбукту бежали, а Река вошла в город, и люди считали, что на следующее утро будет [только] гибель. Сколько людей вышло в ту ночь из города, оставив свои богатства, своих детей и своих жен и не вынеся из своих домов даже палки! И уходили, но не возвращались в город после того! Иные бесстыдные жители его добыли в ту ночь богатства: ты видел человека, входящего к людям в их дома и забирающего из них, что пожелает, и выносящего это — а хозяин дома и его родня смотрели на него, но не говорил ему /171/ ничего никто из них.

Каид Мами вошел той ночью в касбу, и каид Мустафа встретил его. А люди провели ночь устрашенные и без сна, ожидая беды, которая будет наутро. Утром жители Томбукту не открыли, ни один, свои дома, безмолвствуя. И никто не шагнул ни единого шага по улице. Только после послеполуденной молитвы факих кадий Омар велел позвать старшин города. Их позвали, и все они пришли к кадию. В их числе был факих Мухаммед Багайого. Омар спросил их совета о том, что им делать, но они не начали еще речи, как к ним вошел слуга кадия, приставленный к двери, и сообщил им, что каид Мами стоит перед дверью, прося разрешения войти, и с ним группа его людей. Сидящие из-за этого всполошились и изменились в лице. Тогда кадий разрешил ему войти, и каид вошел, а с ним и его спутники. Он вошел, и Омар хотел встать ради него, но тот настоятельно просил его не вставать, удержал его от подъема; когда Мами вошел, то склонился над головой кадия и поцеловал ее, [склонился] над его коленями и ступнями и поцеловал те и другие и поцеловал его руки. Потом обернулся к факихам и начальникам, приветствовал их и поздоровался с ними, а они ответили ему тем же. Он сел против кадия как человек, готовый встать, и сказал: “Вот паша Махмуд, каиды и кахийи приветствуют тебя. Паша — тот, кто меня послал, когда до него дошло, что с вами делали наши негодяи. Его обеспокоило это, и он просит у вас извинения и прощения и чтобы вы не винили нас в тех грехах. Клянусь Аллахом Великим, они это совершали ни по нашему решению, ни по совету нашему. Так простите же нам, а Аллах простит нам и вам! Мы вырыли [яму] — мы и засыпали. И мы и вы сегодня — братья, мир [установлен], и после нынешнего дня нет ни сомнения, ни обмана!” /172/