Суданские хроники

Мне рассказал мой родич Мухаммед Баба ибн Йусуф Кати, да помилует того Аллах, что однажды паша Махмуд проходил мимо Мухаммеда Багайого и призвал его и потребовал [к себе]. И тот нашел пашу в его государственном совете, со свитой и среди его кахийев; а его баш-ода стояли позади каидов и кахнйев. И когда подошел к нему шейх Мухаммед /176/ Багайого, паша поднялся, встал, встретил его, поцеловал его пальцы и усадил его перед собой, дав ему подушку. Затем он протянул ему сложенное письмо и подал ему чернильницу и калам и сказал: “Впиши в него твое свидетельство!” Шейх открыл письмо и обдумал его. И вот в чем содержание его: “Пусть знает повелитель верующих государь, сын государя, господин наш Абу-л-Аббас Ахмед, Аллах да поможет ему и да сохранит вечно царство его, что мы схватили этих факихов — кадия Омара, братьев его и последователей его — только из-за того, что нам открылось в их душах из враждебности к государю и ненависти к нему. Для нас достоверно известно, что их сердца — с аскией. Они строили козни, а люди собирались к ним для войны с нами, единодушные в испорченности, после того как убили из войска султана семьдесят три человека”. И в письме были свидетельство главных сановников Томбукту и его старейшин о том и запись о согласии кадия Мухаммеда. И сказал шейху паша: “Впиши твое свидетельство под этой строкой”! — и показал на место в письме, в которое он должен был поместить свидетельство. Но шейх молил Аллаха оградить его от того, т. е. от того, чтобы он поставил свое свидетельство, А паша сказал: “Ты непременно напишешь! Каждому, кто откажется написать, мы отрубим руку по плечо!” Шейх улыбнулся и рассмеялся и сказал: “По мне, так отсечение тобою руки лучше и ближе, чем писание лжесвидетельства! Прибежище в Аллахе; но я, клянусь Аллахом, выбрал отсечение головы [вместо] этого!” И сказал паша: “Что же, ты разве достойнее /177/, чем эти добродетельные свидетели? Или ты лучше кадия?” Факих ответил: “Нет сомнения в том, что все они лучше меня. Однако они из-за своего знания узнали об испорченности тех [людей] и о том, что свидетельствуют. Меня же, клянусь Аллахом, Аллах в том не просветил, и я о том не знал. А свидетельствовать [следует] лишь о том, чему был очевидцем, что знал да чему был свидетелем — но я не был очевидцем, не знал и не был свидетелем!” Паша сказал: “Нам известны твои помыслы! Ты вместе с кадием в его обмане и кознях, ты всего только один из его людей. И мы видели твой почерк в твоем письме, что ты написал аскии Нуху!” Потом паша Махмуд обернулся к аския-альфе Букару-Ланбаро — а тот сидел у него среди присутствовавших — и сказал: “О альфа Букар, разве ты не видел письмо?” Тот ответил: “Да, я его видел написанным его рукой...” Но шейх не обернулся, не поднял к нему головы и не дал ему ответа.

Это пришлось [на время] между полуденной и послеполуденной молитвами, а шейх не совершил послеполуденной молитвы, когда вышел [из дома]. Паша долго молчал и никто из них не говорил ни “нет”, ни “да”; а шейх молчал, опустив глаза. Потом шейх поднял голову к небу, смотря на положение [с] заходом солнца, и увидел, что он уже близок, Он встал, совершил послеполуденную молитву, помолился смиренно, достойно и спокойно, пока не окончил ее, затем произнес приветствие, встал [и направился] к месту своего сидения, где находился [раньше]. И паша взял его за руку, поцеловал ее и сказал ему: “Возвращайся в свой дом с миром. Да умножит Аллах [число] тебе подобных! Моли Аллаха за нас и за султана, да дарует ему Аллах великую победу!” И шейх, да будет доволен им Аллах, вышел.

Когда же он возвратился в свой дом, пришел к нему упомянутый аския-альфа Букар-Ланбаро и стал перед его дверью и приветствовал [его]. Его спросили: “Кто ты?” Он ответил: “Я — аския-альфа Букар ибн Ланбаро, грешник, лжец и преступник!” Шейх улыбнулся, велел открыть дверь, ее (открыли перед аския-альфой, и он вошел. Он склонился /178/ над головою шейха (и поцеловал ее, потом сказал: “Прости мне и извини меня: я не видел ни почерка твоего, ни письма твоего к аскии Нуху. Ведь я солгал и возвел на тебя напраслину из страха перед пашой, перед его яростью; и в моей груди нет сердца, подобного твоему, в котором Аллах не сотворил страха [иного], чем пред Аллахом!” Шейх рассмеялся и сказал: “Аллах простил мне и тебе и извинил меня и тебя. И я не браню тебя за это!” И аския-альфа Бухар ушел, плача, к своему дому. Смотри же на этого шейха — с пашой и также с аския-альфой: когда Аллах знает, [что] в сердце раба его — истина, он подчиняет ему своих тварей.