Читаем Суданские хроники полностью

Впоследствии шейх (непрестанно являлся и ходил к паше в стремлении к заступничеству за людей. И мало [когда] паша ему отказывал в просьбе о чем-либо из того, и шейх не просил ничего из заступничества, чего марокканцы бы не приняли, да помилует его Аллах. А кто желает познания о шейхе Мухаммеде Багайого, да помилует его Аллах, пусть ознакомится с его жизнеописанием в “Кифайат ал-мухтадж фи-марифат ман лайса фи-д-дибадж” — сочинении его ученика, ученейшего Сиди Абу-л-Аббаса Ахмеда Баба ибн Ахмеда ибн ал-Хадж Ахмеда ибн Омара ибн Мухаммеда Акита. И из него он узнает о его добродетелях, и из него ему выяснится его достоинство, достижение им предела и границы в страхе Божьем и боязни его пред Аллахом — тайно и явно, так что не увидишь ты похожего на него в соблюдении [заветов] господа своего. Закончено.

А Томбукту до появления в нем этого отряда и до изгнания сыновей кадия Махмуда ибн Омара, внуков его и родичей его был на вершине красоты и изящества, твердости религии и плодотворности сунны. В нем было [все], чего ты желал, из религии и мирской жизни. И удивительно — [ведь эти] значения взаимоисключаются! В те дни Томбукту [можно было] описать частью того, как ал-Харири[353] описал ал-Басру в сорок восьмой макаме, что известна под названием “Ал-Харамийа”. /179/ И тем, чем он описывает ал-Басру в пятидесятой макаме — “Басрийской”, говоря: “О жители ал-Басры, да оградит и да сохранит вас Аллах и да укрепит он ваше благочестие! Что благоуханнее вашего аромата? Что лучше вашей внешности? Какая страна более нее наполнена чистотою и чище ее религиозным чувством? Просторнее ее полями и плодороднее ее пастбищами? Больше нее заслуживающая поцелуя и более широкая [своим] Тигром?” И говорит он [дальше]: “Он имеет пену заливающего берега прилива и спадающего отлива...” Закончено.

В ту пору Томбукту не было подобного среди городов страны черных, от страны Мали до окраин страны ал-Магриба — мужеством, свободой, целомудрием, скромностью, безопасностью имуществ, добротою и милосердием к беднякам и чужеземцам, любезностью к ищущим науки и помощью им.

Что касается сан (с буквами: “син” с фатхой и “нун” с сукуном), то они были славнейшими из рабов Аллаха в свое время благородством, сохранением мужественности, молчаливостью, оставлением неподобающего, привязанностью к своим домам, полезностью мусульманам и содействием их нуждам. А то было в них свойством естественным и природным, да помилует их Аллах и да будет ими доволен. И да помилует он их предков и да оставит он их потомков в безопасности, под защитой и в следовании по следам их предков!

В нем, т. е. в Томбукту, не было в то время правителя, кроме правителя, ведавшего правосудием; и не было в нем султана. А султаном был кадий, и только в его руках были разрешение, запрещение. И подобно тому была во времена правления государей Мали Дьяба[354] — город факихов (а находилась она в центре земли Мали): в нее не вступал султан Мали, и никто не имел в ней [права] на решение, кроме ее кадия; тот же, кто в нее входил, был в безопасности от притеснения со стороны султана и его тирании. И кто убивал сына султана, с того государь не требовал “платы за кровь”. Дьябу называли “городом Аллаха”. На нее походил также город, называвшийся Гундиоро[355], а Гундиоро (с буквами: “каф” с даммой, “нун” с сукуном, “джим” с долготой и “ра” без точек) — город в земле Каньяга, город кадия той области и ее ученых. В него не входил [ни один] человек из войска, /180/ и не жил в нем ни один притеснитель. Султан Каньяги только посещал его ученых и его кадия в месяце рамадане каждого года, по их давнему обычаю, со своей милостыней и своими подарками и раздавал им последние[356]. Когда же бывала Ночь предопределения[357], царь приказывал приготовить яства, потом клал приготовленное в блюдо, т. е. в большую чашку, и нес ее на голове своей. И призывал он чтецов Корана и мальчиков-школяров, и они ели эту еду, а чашка находилась на голове султана, он ее держал. И он стоял, они же сидели и ели — все это из уважения к ним. Так они поступают до сего времени. Так рассказал мне об этом ал-Хадж Мухаммед ибн Мухаммед Сире ал-Гадьяги[358]. Закончено.

А при [тех] силе, довольстве и безопасности, которыми Аллах особо наделил жителей Томбукту, ты видел сотню человек из их числа, и ни у одного из них не было ни дротика, ни меча, ни ножа — только палка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Шахнаме. Том 1
Шахнаме. Том 1

Поэма Фирдоуси «Шахнаме» — героическая эпопея иранских народов, классическое произведение и национальная гордость литератур: персидской — современного Ирана и таджикской —  Таджикистана, а также значительной части ираноязычных народов современного Афганистана. Глубоко национальная по содержанию и форме, поэма Фирдоуси была символом единства иранских народов в тяжелые века феодальной раздробленности и иноземного гнета, знаменем борьбы за независимость, за национальные язык и культуру, за освобождение народов от тирании. Гуманизм и народность поэмы Фирдоуси, своеобразно сочетающиеся с естественными для памятников раннего средневековья феодально-аристократическими тенденциями, ее высокие художественные достоинства сделали ее одним из наиболее значительных и широко известных классических произведений мировой литературы.

Абулькасим Фирдоуси , Цецилия Бенциановна Бану

Древневосточная литература / Древние книги
Эрос за китайской стеной
Эрос за китайской стеной

«Китайский эрос» представляет собой явление, редкое в мировой и беспрецедентное в отечественной литературе. В этом научно художественном сборнике, подготовленном высококвалифицированными синологами, всесторонне освещена сексуальная теория и практика традиционного Китая. Основу книги составляют тщательно сделанные, научно прокомментированные и богато иллюстрированные переводы важнейших эротологических трактатов и классических образцов эротической прозы Срединного государства, сопровождаемые серией статей о проблемах пола, любви и секса в китайской философии, религиозной мысли, обыденном сознании, художественной литературе и изобразительном искусстве. Чрезвычайно рационалистичные представления древних китайцев о половых отношениях вытекают из религиозно-философского понимания мира как арены борьбы женской (инь) и мужской (ян) силы и ориентированы в конечном счете не на наслаждение, а на достижение здоровья и долголетия с помощью весьма изощренных сексуальных приемов.

Дмитрий Николаевич Воскресенский , Ланьлинский насмешник , Мэнчу Лин , Пу Сунлин , Фэн Мэнлун

Семейные отношения, секс / Древневосточная литература / Романы / Образовательная литература / Эро литература / Древние книги