Судьба адмирала Колчака. 1917-1920

Приглашения, составленные президентом Вильсоном, были разосланы 22 января с мощного радиопередатчика, находившегося на вершине Эйфелевой башни, однако белогвардейские лидеры получили их менее безличным способом – через своих парижских представителей – и тут же наотрез отказались от участия в конференции. Государственные деятели Антанты не приняли во внимание эмоциональную атмосферу, порожденную Гражданской войной. Белые искренне считали большевистских лидеров чудовищами, виновными в столь отвратительных и непростительных преступлениях, что общение с ними, а тем более общение по приглашению иностранцев представлялось им абсолютно невозможным. Белые отвергли принкипские предложения так же решительно, как член афганского племени патанов, исповедовавшего кровную месть, отверг бы предложение о переговорах с человеком, только что убившим его брата.

Категорический отказ белых был получен в Париже через два дня. Советское правительство тянуло с ответом до 4 февраля, а затем туманно и лицемерно заявило, что узнало о приглашении «из радиограммы, содержавшей обзор прессы», и с восторгом вступило бы в переговоры. Оно попросило уточнений и сформулировало ряд соблазнительных предложений, касавшихся иностранных долгов и экономических концессий, то есть готово на некоторые уступки, облегчающие заключение соглашений.

Ллойд Джордж пришел в ярость. Приглашение на Принкипо было сформулировано в самых альтруистических выражениях, и замаскированное предложение взятки выглядело «умышленно оскорбительным». Однако хилый проект своим отказом от участия задушили в зародыше белые, и надежды большевиков на передышку, которую принесло бы им начало переговоров, рухнули. Белых лидеров вся эта затея озадачила, разгневала и напугала. Словно добрый самаритянин, пришедший на выручку, вдруг нанес пощечину тому, кому хотел помочь. Многие из представителей Антанты в России, не подозревавшие о происходящем, почти так же были выбиты из колеи. Адъютант Колчака записал в своем дневнике 27 января, что верховный правитель ни на минуту не сомкнул глаз с тех пор, как услышал о Принкипо. Гражданская война продолжалась.

Приезд в Омск генерала Жанена 13 декабря не облегчил Колчаку жизнь. Они мельком встречались в 1916 году, когда Колчак официально посещал Ставку царя в Могилеве после своего назначения командующим Черноморским флотом, но какое бы впечатление ни произвел тогда адмирал на Жанена, оно было стерто критическими отзывами, к коим генерал жадно прислушивался и во Владивостоке, и в других местах. Жанен верил, что Колчаком управляет Нокс, которого француз считал своим официальным соперником. Он также знал о взаимной неприязни Колчака и Чехословацкого легиона, командовать которым он прибыл в Сибирь. Жанену нелегко было забыть о первоначальной концепции своего назначения. Будучи человеком честолюбивым, он болезненно относился к вопросам престижа. Ему казалось, что «неприлично подвергать генерала французской армии риску поражения».

В компании Реньо, французского верховного комиссара, Жанен впервые затронул этот вопрос в беседе с еще не оправившимся от пневмонии Колчаком 16 декабря. Из отчета самого Жанена о той «бурной» встрече ясно, что он сразу же заявил, будто именно он, а не Верховный главнокомандующий Сибири контролирует все военные операции, что подтверждается многочисленными телеграммами из Парижа. Колчак решительно отверг претензии Жанена. Он сказал, что идет Гражданская война и не может быть речи о том, чтобы доверить руководство войсками иностранцу. С политической точки зрения необходимо оставить командование в руках русских. Невозможно представить, чтобы верховный правитель отреагировал иначе, но Жанен нашел сей ответ необоснованным.

Так начался ожесточенный спор, растянувшийся более чем на месяц. Все это время Жанен повторял старые аргументы: мол, чем шире его полномочия, тем большую материальную поддержку окажет Верховный военный совет, который он представляет в Сибири. Правда, этот довод ослаблялся тем фактом, что большая часть оказываемой или ожидаемой помощи приходила из Британии.

Тем не менее русским приходилось принимать в расчет «чувства» Антанты, как, в сущности, и чехам, которые, по выражению Нокса, «хотели рубашек и сапог, а не иностранных генералов». В сложной сибирской иерархии требовалось найти Жанену приемлемое место, и к середине января с трудом определилась формула, удовлетворявшая требованиям неестественной ситуации. Жанен становился главнокомандующим всеми войсками Антанты западнее озера Байкал; русский главнокомандующий должен был «контролировать проведение военных операций в соответствии с приказами генерала Жанена как представителя Верховного военного совета Антанты». Далеко не ясно, что означала или должна была означать эта словесная фигура, однако никакой неопределенности она не вызвала, поскольку Жанен никогда не отдавал никаких приказов.