Судьба адмирала Колчака. 1917-1920

Опыт генерала Жанена прекрасно иллюстрирует связанные с интервенцией практические проблемы. Французская военная миссия в Сибири состояла всего из нескольких десятков солдат и офицеров, не подвергавшихся особой опасности и не испытывавших почти никаких лишений. В середине января статус и полномочия Жанена наконец определились, и генералу не терпелось приступить к работе. Однако появились трудности, связанные с сокращением военной миссии. Были установлены даты демобилизации различных категорий солдат и офицеров, и во исполнение приказа многим сотрудникам пришлось немедленно вернуться во Францию. Те, кого посылали на их место, предпочитали «процесс самодемобилизации на всем пути следования». Одни задерживались в Сан-Франциско или на Гавайях, пока их не возвращали на родину. Другие прибывали в Сибирь лишь затем, чтобы немедленно отправиться обратно: всего три денька, а потом они исчезают, как марионетки. Один чудак, опасаясь, что его чести будет нанесен непоправимый урон, настоял на том, чтобы задержаться на месяц. Черчилль написал важную полуправду: «Перемирие оказалось смертным приговором русскому национальному делу».

После заключения перемирия союзники предприняли всего лишь одну попытку осуществления относительно серьезной интервенции, закончившуюся катастрофой. 18 декабря в Одессе начали высаживаться и двигаться в глубь страны две французские и две греческие дивизии под французским командованием. Они считали себя оккупационной армией, следующей за отступающими с Украины немецкими войсками, однако вскоре их против воли вовлекли в войну с Красной армией. Потеряв более 400 солдат и офицеров, интервенты в беспорядке отступили в Одессу.

Пока большевики окружали порт, где было мало продовольственных запасов, на кораблях французской эскадры, прикрывавшей сухопутные операции, вспыхнул мятеж; недовольство царило и среди войск, остававшихся на берегу. 2 апреля французский командующий получил из Парижа приказ в три дня эвакуировать войска из Одессы. Приказ был выполнен в атмосфере, очень близкой к панике (хотя греки держались довольно стойко), и эскадра убралась прочь, оставив Одессу на милость победителей. Если генеральные штабы союзников еще нуждались в каких-либо предупреждениях, то этот провал, за которым последовали военные трибуналы, мог бы остудить самых горячих авантюристов.

В отношении союзных держав к Гражданской войне было нечто шизофреническое. Они мучительно сознавали, что их собственные попытки повлиять на ход войны по большей степени безрезультатны, чрезвычайно дорогостоящи и все более непопулярны. Они сожалели об отсутствии скоординированной политики, касающейся России, и потеряли надежду договориться между собой. В глубине души они понимали, что рано или поздно придется отказаться от невыгодной затеи.

Однако эти сравнительно реалистические рассуждения всегда отходили на задний план – побеждала привычка выдавать желаемое за действительное и слепо верить, что в конце концов все как-нибудь уладится. Мнение о России в союзных столицах основывалось в основном на информации, полученной от эмигрантов, рассуждавших о героизме и самопожертвовании белых и преувеличивавших не только развращенность, но и экономические и административные трудности красных. Это привело к тому, что вне России люди начинали судить о противоборствующих сторонах примерно так, как дети в игре сравнивают достоинства ковбоев и индейцев.

Еще сильнее укоренились вера в победу Белого движения и почти тотальное неверие в жизнеспособность советского режима. Вероятно, руководствовались не разумом, а морально-этическими нормами – полагали, что преступление не может остаться безнаказанным. Мол, люди, убивавшие офицеров, замучившие царя, казнившие заложников, национализировавшие женщин[29], предавшие союзников, отказавшиеся выплачивать долги, взвалили на себя столь огромный груз вины, что в конце концов непременно погибнут под его тяжестью. Никто и представить себе не мог, что те, кого Черчилль в палате общин назвал «колонией глупых большевистских обезьян», выйдут из этой борьбы победителями. Кошмар не может продолжаться вечно. Поскольку те, кто формировал политику союзников, именно так думали (или по меньшей мере чувствовали), поражение большевизма считалось неизбежным, и надежды белых на успех всегда казались чуточку обоснованнее, чем это было на самом деле.

Ранней весной 1919 года надежды на успех казались самыми радужными. Восстание социал-революционеров и меньшевиков на Закавказской железной дороге, поддержанное маленьким британско-индийским отрядом, ослабило власть большевиков на окраинах Российской империи. На Каспийском море господствовала флотилия ветхих канонерок ВМС Великобритании. В Закавказье defacto признали независимость Грузии и Азербайджана. Финляндия и страны Балтии – Эстония, Латвия и Литва – были охвачены борьбой, которая, несмотря на неопределенность, казалось, должна была закончиться поражением Советов.