Судьба адмирала Колчака. 1917-1920

В двух отношениях Красная армия, безусловно, превосходила своих противников в Сибири. Троцкий был человеком энергичным, хорошим организатором и быстро схватывал суть происходящего – всех эти качеств Колчаку недоставало. Зимой 1918 года Троцкий заявил, что все внимание следует уделить улучшению кадров, а не заниматься фантастическими схемами реорганизации; каждое воинское соединение должно регулярно получать свою норму довольствия; солдаты должны научиться чистить сапоги. Армии Колчака постоянно реорганизовывались: за четырнадцать месяцев Военное министерство десять раз переходило из рук в руки, но у солдат по-прежнему не было ни сапог, ни гуталина.

И наконец, большевистские лидеры верили в свое великое предназначение, чем белые опять-таки не могли похвастаться. Большевики поступились своими разногласиями ради общей цели, белые поступили наоборот. Белые развлекались бессмысленными зверствами, часто вредившими их делу, – красные обосновывали свою безжалостность великими целями, и их безжалостность приносила те результаты, к которым они стремились. Несмотря на все трудности и промахи, Красная армия была функционирующим предприятием. «Когда дела шли из рук вон плохо, почти всегда находился коммунист или группка коммунистов, бравших власть в свои руки, и группа партийцев, обеспечивавших дисциплину по всей вертикали и внушавших ту уверенность, которая и определяет разницу между победой и поражением». В слабых сибирских армиях не было ничего подобного.

Документ, датированный 26 мая 1919 года, в коем лидеры Антанты потребовали, чтобы Колчак – среди всего прочего – созвал Учредительное собрание, как только он войдет в Москву, еще дешифровывался и переводился в Омске, когда Красная армия перешла в наступление. «Общая ситуация неудовлетворительна», – телеграфировал британский консул в Омске Ходжсон министерству иностранных дел 3 июня. Командующий Западной армией Колчака перестарался и потерял связь со своими резервами, и его войска были отброшены. «Ситуация обострилась из-за предательства Украинского полка, перешедшего на сторону врага после убийства своих офицеров… Даже каппелевский корпус, вымуштрованный британцами и пользовавшийся абсолютным доверием, подхватил большевистскую заразу, и восемь рот перешли на сторону врага». Мистер Ходжсон продолжил перечисление проблем омского режима и рекомендовал открыто поддерживать его, а также отметил, что вся структура держится всецело на личности Колчака.

Пять дней спустя британская военная миссия в Омске доложила о «серьезных неудачах»: «В настоящий момент общая ситуация с военной точки зрения совершенно неудовлетворительна и неопределенна в основном из-за паники <…> а также ссор между руководителями и проводимой в тылу реорганизации».

Для верховного правителя России началась полоса неудач.

Глава 13 Начало конца

Плохие новости с фронта положили конец планам переезда Ставки и правительства в Екатеринбург, хотя Омск никого не вдохновлял. «Широкие пыльные улицы, маленькие деревянные домишки с редкими вкраплениями современных каменных и кирпичных зданий. Несмотря на недавно обретенный статус столицы не только белой Сибири, но и всего Белого русского движения, Омск оставался глубоко провинциальным городом… Он все еще был сильно похож на разросшуюся степную деревню». Город был перенаселен. Беженцы, число которых за лето катастрофически выросло, жили в землянках, покрытых ветками и соломой. Однако часто проводились концерты и балы-маскарады, а по вечерам в запущенном городском саду играл румынский оркестр и прогуливались военные и светская публика.

«Дворец» верховного правителя был всего лишь оштукатуренным домиком на берегу Иртыша. Охрана носила британские мундиры цвета хаки с широкими пурпурными погонами с белым кантом. Колчак жил аскетом. Своей жене, желавшей вести во Франции жизнь, подобающую супруге верховного правителя, он писал: «Я не устраиваю никаких приемов, и ты должна жить скромно. Не пытайся следовать дипломатическому протоколу». Хотя Колчак не раз уверял жену, что у него нет никакой личной жизни, на самом деле он завел, или восстановил, связь с дамой, которой писал в поезде в Маньчжурии. Мы имеем в виду письмо, приведенное в 4-й главе.[33]