Судьба адмирала Колчака. 1917-1920

Юный русский морской офицер, Федотов-Белый, служивший под началом Колчака на Балтике в начале войны, оказался прикомандированным к американской военно-морской миссии, посетившей Черноморский флот в 1917 году. При переезде миссии из Севастополя в Петроград по железной дороге Белый в качестве посредника и переводчика присутствовал на встречах, где обсуждалась поездка Колчака в Америку. Тогда же адмирал заподозрил навязчивого моряка в шпионаже в пользу большевиков и хотел пристрелить его на месте. Адмирала с трудом удержали от расправы. Федотов-Белый прокомментировал этот инцидент так: «Видимо, начинало сказываться напряжение, в котором он находился (с Февральской революции), и уже не мог контролировать себя… Я отчетливо видел колоссальные изменения, произошедшие с ним с дней наших последних встреч в Рижском заливе».

Белый (который производит впечатление благожелательного и надежного свидетеля) появился в Омске в начале 1919 года после службы в ВМС Великобритании. Колчак послал за ним, и они беседовали целый час. «Верховный правитель, – писал Белый впоследствии, – произвел на меня странное впечатление. Он казался менее взвинченным, чем во время наших последних встреч по пути из Севастополя и в Англии перед отплытием в Америку. Однако в нем чувствовалось некоторое равнодушие. Он постарел и был уже не тем активным, энергичным человеком, каким я знал его в прежние времена на флоте. Он словно стал фаталистом, чего я за ним раньше не замечал. Он не показался мне «избранником судьбы», скорее он просто устал от метаний и борьбы в незнакомой среде». Точность этой характеристики подтверждается и другими источниками. Ведущий актер поднимался на сцену тяжелой походкой обреченного человека.

В международных войнах затишье – нормальное явление, выгодное армиям обеих сторон, чего нельзя сказать о войнах гражданских. В междоусобной борьбе военные действия и их прямые последствия насыщены более глубокой ненавистью, жестокостью и озлоблением, чем конфликты между солдатами разных стран. Когда бои затихают, маятник стремится в противоположную сторону. Чужеземная армия использует долгожданную передышку для отдыха, возмещения потерь и переформирования. Солдаты получают отпуск и возвращаются полные сил. Армии пополняются новыми рекрутами, разрабатываются новые планы, подвозятся ресурсы, поднимается боевой дух. К концу затишья войска становятся сильнее и боеспособнее, чем прежде.

В Гражданской войне тенденции противоположны. Как только прекращается умерщвление, необходимость убийства ставится под сомнение. Воцаряются неуверенность и отвращение. Человеческое общество устроено так, что, если одна нация воюет против другой, обе воюющие стороны с равным упорством верят в справедливость дела своей страны. Однако в Гражданской войне только фанатики и идиоты, в чьи мозги даже не закрадывается мысль о том, что нельзя раздирать на части собственную страну, убивают соотечественников и грабят их дома.

В Сибири эти нравственные сомнения усугублялись более земными факторами. Война становилась наиболее популярной, когда была наименее реальной: в долгие зимние месяцы. Деревня нуждалась в молодых мужчинах (и лошадях) как раз тогда, когда в них нуждалась и армия. Даже активность партизан снижалась во время весенней пахоты и сбора урожая. И в белой, и в Красной армии мобилизация шла в основном среди крестьян. Искушение уклониться от призыва, дезертировать или не вернуться из отпуска коренилось в аграрной экономике.

И хотя эта тенденция характерна для обеих сторон, большевики не только умудрялись удерживать уровень потерь в определенных границах, но сумели также – в отличие от белых – увеличивать потери противника с помощью пропаганды. Пропагандой занимались либо агенты, внедряемые в ряды белых, либо члены партии, уже находившиеся за линией фронта. Особенно эффективной была эта тактика в городах и деревнях вдали от линии фронта – их обитатели не испытали всей безжалостности власти большевиков и помнили лишь короткий и относительно спокойный период предыдущего года.

В Сибири отсутствовала благодатная почва для марксистской революционной догмы. Там никогда не было ни помещиков, ни огромных имений, да и крепостных тоже. Крестьяне не были запуганными работягами, влачившими жалкое существование на крохотных земельных участках, скорее они были похожи на первых поселенцев, и их фермы, занимавшие в среднем сотню акров, в десять раз превышали наделы крестьян в Европейской России. Население, сильно разбавленное ссыльными и их потомками (включая большое число поляков), бродягами и бежавшими преступниками, по традиции придерживалось независимых взглядов. Тайное общество, поставившее своей целью автономию Сибири, было создано еще в шестидесятых годах XIX века. Прочувствовав на своей шкуре тяготы самых разных форм централизации, сибиряки в их грядущую пользу не верили.