Судьба Алексея Ялового (сборник)

Для меня именно этот вопрос, осознавался он или не осознавался, все равно был главным и тогда, когда я писал историю детства моего героя Алексея Ялового, и тогда, когда я рассказывал о его институтских годах, о начавшейся войне, о первых боях, и тогда, когда он, распластанный на госпитальной кровати, оказался на грани жизни и смерти.

Философия времени для меня не отвлеченное понятие, а мера глубины понимания эпохи, людей, их отношений. Меня иногда удивляло и поражало, сколь мало мы извлекаем из своего опыта, из того, что видели, знали, пережили, перечувствовали.

Когда я начал писать повесть о детстве, я с удивлением убедился в том, что уже там была почти вся жизнь: и радость открытий мира, и давящая, тяжкая власть горя и отчаяния, и воскресшие надежды. Во второй части этой книги, в повести «Куда вы, белые лебеди?..», герой сам рассказывает о том, что видел и пережил на дорогах войны.

«Жеребенок с колокольчиком» для меня особая книга не только потому, что она завершает трилогию, не только потому, что в ней повествование не ограничивается событиями войны, а доводится до наших дней, но и прежде всего темой, ее внутренней сутью.

Что держит человека на земле в критических, предельных обстоятельствах, когда, кажется, дунь ветерок — и свеча загаснет, когда, кажется, сделай малейшее усилие — и ты по ту сторону, где над тобой не властны ни боль, ни страдания? Только ли инстинкт жизни или нечто более важное, существенное, то, что в тебе в запасе, что накопилось годами пережитого, и, наконец, это то будущее, которого ты еще не знаешь, но которое тоже твое, ибо оно свидетельство того, что могло уйти без возврата вместе с тем мгновением, которое могло отделить тебя от жизни.

Мне, конечно, хотелось, чтобы Алексей Яловой хоть в какой-то мере выразил в своей жизни, в своем характере судьбы поколения.

Я не боялся того, что называют интеллектуальностью героя Мне казалось, что в этом было определенное достоинство, которое позволяло не просто фиксировать все то, что видел герой, так или иначе воспринимать его, но и пытаться осмыслить события и людей. Разные были люди, разные судьбы: герои, люди бескорыстного подвига, люди той спасительной доброты, которая так важна в трудные минуты твоей жизни, и подлецы, трусы, клеветники.

Рассказ о том, что было пережито, требует и того, что я назвал бы бесстрашием памяти. Не надо утаивать то, что было, потому что неправда может только унизить героическое время и героических людей.

Некоторые критики упрекали меня, говоря, что во многих событиях, которые сопутствуют, проходят рядом с Алексеем Яловым во всех трех повестях, заключен уже маленький роман. «Не слишком ли ты щедр, неэкономен?» — сказал мне один из моих друзей-писателей. Я думаю, что нет. Алексей Яловой все время сталкивается с людьми; одних он любит, принимает, других презирает и отвергает, но ведь каждый человек — это ненаписанная книга, и если, действительно, читатель ощутит, что за каждой из судеб тех, которые проходят рядом с Алексеем Яловым, — маленький роман, то это высшая награда мне, как художнику.

Хотел бы предостеречь читателя. Когда я говорил о «подлинности», «документальности», «биографичности», то я не имел в виду полного совпадения биографии героя этой книги Алексея Ялового и автора. Подлинность и документальность в искусстве достигаются другими путями. Многое из того, что важно было в твоей жизни, отсеивается; другое, казалось бы малозначительное, вдруг, по прошествии многих лет, приобретает особое значение; людей, которых встретил когда-то, начинаешь понимать по-другому. Опыт жизни, опыт времени преображает многое из того, что было, наполняет былое новым смыслом, придает другое значение. Вымысел всегда был верным другом искусства, воображение, фантазия помогают воссоздать мир в той полноте и достоверности, без которых невозможна художественная правда.

Я чувствую, что начинаю говорить как литературовед и критик, хотя целью моего обращения к читателю было не объяснение написанных мною книг, а лишь попытка рассказать, как они создавались и почему все вместе они составляют теперь единую книгу «Судьба Алексея Ялового».

ВСЁ ВПЕРЕДИ

НА СВОИХ НОГАХ

Ему казалось, он помнит себя давно. По неписаной семейной хронике выходило: с двух лет. С того момента, когда ему подарили двухцветный мяч.

Он хорошо помнил: он стоял возле хаты, а у ног его сиял мяч. Праздничный лаковый блеск завораживал. Глаз невозможно было оторвать от этого красно-синего мяча.

Носком ботинка мальчик несмело коснулся его, мяч тотчас отпрыгнул в сторону, мигнул красным боком, синим… Он был как живой. Как котенок. С ним можно было играть.

Мальчик воинственно закричал, ринулся к мячу, с силой ударил по нему, и мяч неожиданно как птица взметнулся вверх, над потемневшей соломенной крышей, упал на нее, покатился и застрял в темной впадине.

Мальчик смотрел минуту, другую… Мяч не двигался. Словно нарочно улетел и сидит теперь на темной крыше, как сказочно яркая птица на картинке.