Судьба Алексея Ялового (сборник)

Праздник и потеря — они слились так неожиданно. Мальчик затопал ногами и даже всхлипнул.

Он еще не знал тогда, что в жизни потом будет часто это чередование радостей и утрат. Словно чья-то жестокая и всевластная рука тасовала по причудливому выбору редкие билеты на счастье.

Мальчик был упрям. Он начал бросать камешки, чтобы попасть в мяч, сдвинуть его. Не добрасывал. Не было еще размашистой силы в руке. Попробовал подтащить лестницу. Куда там!..

И тогда он заревел в полный голос, закричал. Бурно протестовал против обиды и несправедливости.

Выскочил из хаты отец, подхватил его на руки, а когда понял, отчего крик и всхлипывания, рассмеялся, притащил длинную тонкую слегу и, таинственно приборматывая: «А мы сейчас поколдуем, скажем заветное слово: мячик, мячик, катись к нам», потянулся к мячу. И вот мяч, словно заговоренный, покатился, сорвался с крыши, ударился о землю, дурашливо подпрыгнул и как ни в чем не бывало остановился у ног мальчика.

Мальчик подхватил его, прижал к груди… А вот что было с мячом в тот день и потом, он уже не помнил. Просто помнил свой прекрасный мяч и ту радость.

Мальчика подняли на лошадь. Он вплыл на нее по воздуху. Одна мужская рука крепко упиралась ему в живот, другая держала за ногу. Он плыл на такой высоте, что останавливалось дыхание. Как только его усадили и отпустили, он покачнулся, не было опоры. Ему показалось: сорвется сейчас с этой высоты, с этого режущего лошадиного хребта. Смуглыми исцарапанными руками он сунулся в волнистую густоту гривы, вклещился в пучки шершавых, жестких волос. Удержался.

Кто-то ободряюще крикнул: «Добрый казак буде!» И тут же басовито, понукающе: «Но-о-о».

Мальчика толкнуло, рвануло. Казалось, еще мгновение — и он не удержится, его снесет. Он пятками судорожно нащупывал углубление между ребер, заскользившими в гриве пальцами перехватывал пучки волос, напрягся всем тельцем — сразу вспотела спина. И удержался на этой колышущейся жесткой хребтине.

Он двигался. Он ехал. Краешком глаза он увидел взрослых. Их запрокинутые лица. Они шли рядом, что-то кричали ему, смеялись. Они были внизу. Он был над ними. Он плыл, как какой-нибудь сказочный царь на носилках. Он парил в немыслимой высоте.

И это мерное покачивание, это движение, это чувство высоты, преодоления страха, победных усилий были так сладостны, так новы, что в нем все замирало от неосознанного блаженства.

…И когда его снимали, он рвался из рук, тянулся к лошади и кричал: «Еще-е! Еще-е!»

НЮРА

Мальчик был влюблен. Но он тогда еще не знал этого. Ему было пять лет.

Он был в саду. Он высматривал спелые ягоды. Он искал их, трудолюбиво и настойчиво, для девочки, которая ему нравилась.

Только-только начала вызревать черешня. В саду пахло разогретой землей и молодым укропом.

Мальчик поднимался на носки, хватал нижнюю ветку, напрягаясь, подтягивал к себе. Продолговатый черный жучок с длинными усиками испуганно шатнулся, побежал по тонкой веточке, скрылся в охранной зелени листьев. Мальчик, деловито посапывая, сильнее наклонил ветку. Она предостерегающе скрипнула, туго напряглась, мальчик ослабил усилия, ветка хлестко рванулась, освобожденно закачалась в высоте. Среди листьев празднично багровели ягоды. Мальчик, от усердия прикусив губу, вновь потянулся за веткой, накренил ее. Зажал покрепче, начал торопливо рвать ягоды, не разбирая, созрели они или нет, совал их за пазуху. Перешел к другому дереву, оно было пониже, пошире. Здесь желтоватые ягоды хмуро отсвечивали и лишь под солнцем неожиданно светлели, покачиваясь на длинных сережках.

Мальчик съел одну ягоду, долго обсасывал шершавую пресную косточку. Он пальцами ощупывал ягоды, стараясь угадать, в какой из них под защитной тугой кожурой скрывалась сладкая, зрелая мякоть. Ел, далеко сплевывая косточки.

Потом вновь начал рвать без разбора, заторопился, выбрался на дорожку, побежал по ней. Босые, уже загрубевшие подошвы легко отталкивались от горячей, в сухих трещинах земли. На ходу он прикидывал, как лучше: податься по-за хатой, чтобы не встретить маму или бабушку, или, скрываясь за плетеным палисадником — ранней весной там за оградой высаживали рассаду, выставляли четыре улья с пчелами, — мимо высокой груши — к сараю и по переулку — на улицу. Бабушка, увидев вздувшуюся на животе рубаху, немедленно произвела бы досмотр: «Ишь, шибеник, выдумав, сами спелых не пробовали, а вин уже на вулыцю хлопцам таскае!» И заставила бы съесть при ней. Все ягоды, до одной. А мама… Сейчас же потащит спать! Вычитала где-то, что дети должны спать после обеда. А если мама во что уверует…

Мальчик резко притормозил, даже качнулся. Черные горбоносые муравьи пересекали дорожку, они шли друг за другом, будто грузчики на погрузке корабля: одни тащили на себе беленькие шарики, другие толкали перед собой темные катыши. Они шли потоком, с правильными интервалами. Мальчик прутом перегородил им дорогу, они начали обтекать прут, вновь выходили на им только ведомую дорогу. Похоже, что переселяются. Но куда? И зачем?..