Судьба энтомолога. Воспоминания о Евгении Михайловиче Степанове

Второй женой Е.М. стала Галина Михайловна Кунинская. Черты лица ее были крупные и правильные, а волосы очень темные, как и глаза. В молодости у нее был живой характер. Я помню полный юмора ее рассказ, как, будучи студенткой, она впервые попала в Ленинграде на заседание Всесоюзного Энтомологического Общества. «Вы не представляете, Володя, как мне было смешно. Все эти знаменитые энтомологи оказались дряхлыми-дряхлыми заплесневевшими старичками. Да! И Семенов-Тян-Шанский и Мордвилко. А у Мордвилко были такие коротенькие ножки, что когда он сидел на стуле в Президиуме, они не доставали до пола. Поверьте, Володя, для нас все это было ужасно смешно… И какие они были скучные…Они несли, как нам казалось, какой-то скучный вздор». А Е.М. добавил к этим словам (разговор происходил в Батуми, в 1953 г.): «Заседание, о котором говорит Галина Михайловна, было действительно скучным. Докладчицей была дама по фамилии Денисова. Тема – «Морфология жуков щелкунов (Elateridae)». В процессе доклада обсуждалось строение гениталий (половых органов) самцов. Было много рисунков этих гениталий, строение которых докладчица подробно разбирала, и маститые светила энтомологии ее доклад весьма хвалили. С нами был Всеволод Владимирович Гуссаковский (близкие друзья-энтомологи звали его «Вовочкой»). Он тут же написал по этому поводу забавные стихи и пустил их по рядам:

«У элатера-жука
Вырос пенис в три вершка.
А у самки железа
Не бросается в глаза».

Жить в Ленинграде Е.М. и его новой жене Галине Михайловне было негде, да и работы, вероятно, не было. И они в 1931 г. уехали в Сухуми, где Е.М. поступил на работу в Абхазскую карантинную инспекцию. Возможно, что устроиться на эту работу ему помог Алексей Николаевич Кириченко, но это – лишь мое предположение.

[До этого Е.М. работал некоторое время на Кубани. Он любил мне рассказывать о том периоде своей жизни, потому что станица, в которой он жил, была непростая. В ней жили казаки-некрасовцы, возвратившиеся незадолго до этого (вероятно, в 20-х годах) из Турции. Отношение Е.М. к некрасовцам было особым, каким-то почтительно нежным. Я в то время о некрасовцах ничего не знал. Смутно вспоминаю, что в 1943 г. в Сталинабаде читал в каком-то учебнике истории, что после подавления в 1707 г. Булавинского восстания донских казаков войсками Петра I часть казаков, предводительствуемая атаманом Некрасовым, ушла в Турцию. «Петра I они считали антихристом, – сказал мне Е.М. А вы знаете, Володя, не только они так считали. Был, например, у Мережковского роман «Христос и Антихрист». Не слыхали? Неудивительно, его теперь нигде не достанешь».

И Е.М. рассказал мне, что турецкий султан милостиво принял некрасовцев в свои владения и выделил им земли для постоянного поселения, позволив им отправлять церковные службы по их старообрядческому толку. Некрасовцы исправно служили в турецкой армии, петровскую и послепетровскую Россию считая вражеским государством и «Царством Антихриста». Во время Крымской войны они были лучшими разведчиками у турок. Язык и речь некрасовцев со времени их ухода с Дона не изменились, почему ими очень интересовались филологи. Е.М. рассказал мне, что он очень дружил с «попом» некрасовцев-возвращенцев из кубанской станицы, пел вместе с ним. Он видел у этого «попа» «Космографию» Косьмы Индикоплова в древнерусском переводе. Позднее, когда я жил в 1952-1956 гг. в общежитии аспирантов Академии наук СССР в Ленинграде в здании «Пушкинского Дома», я слышал не раз разговоры о некрасовцах и узнал, что в Институте русской литературы АН СССР их историю специально изучает литературовед профессор Малышев.

Сам я некрасовцев видел всего лишь один раз в жизни в 1953 г., когда Е.М. взял меня с собой по делам в одно из «некрасовских» поселений в районе грузинских сел Супса и Натанеби, к северу от границы Аджарии, не слишком далеко от нее. Местность между горами и берегом Черного моря была тогда заболоченной, и среди этих болот пряталось небольшое селение некрасовцев (это были переселенцы из кубанской станицы, вероятно нашедшие приют в Грузии, почувствовав грядущее «расказачивание»).

В Сухуми Е.М. организовал первую в Грузии лабораторию по биометоду в рамках карантинной системы. Никаких деталей этого дела я не знаю, но уверен, что здесь не обошлось без участия влиятельного и деятельного ленинградского профессора Николая Федоровича Мейера, руководителя отделом биометода во Всесоюзном институте защиты растений (ВИЗР) в Ленинграде. В то время Мейер занимался акклиматизацией в СССР наездника афелинуса (Aphelinus mail) против кровяной яблонной тли (Eriosoma lanigerum) и божьих коровок: родолии (ведалии, новиуса) (Rodolia cardinalis) – хищника австралийского желобчатого червеца (Icerya purchasi), и криптолемуса (Cryptolaemus moutrouzieri) – хищника субтропических и тропических мучнистых червецов (Pseudococcidae).