Судьба генерала Джона Турчина

— В ружье! Тревога! — заревел сквозь дым павловец, вскочив на ноги и ошалело озираясь под общий смех.

— Славный выстрел, — сказал преображенец.

Кильдей-Девлетов был в полном восторге.

— Нет, каков? А?.. Вот так, господа, он уложил и гонведа с саблей... Мой спаситель, господа! Мы с ним боевые друзья, побратимы. Верно, Иван?.. Дай свою богопротивную рожу.

Набрякшие веки князя умиленно замигали, и, распахнув руки, он прижал Ивана Васильевича к груди. «Раскис», — подумал Турчанинов, ощущая щекой колючие усы.

— И за что я тебя, черта, люблю? — рассуждал вслух Кильдей-Девлетов, отстранив его и обеими руками держа за плечи. — Строптив, горд, как сам сатана, на ногу себе наступить не позволит... Нет, вру. Вот за это самое и люблю... Ба! Блестящая идея!.. Знаешь что, Иван?

— Что? — спросил Турчанинов.

— Едем на лето ко мне в Подгорное! — Он назвал одну из губерний среднерусской полосы. — В самом деле.

Иван Васильевич раздумывал в некоторой нерешительности. Честно говоря, малопривлекательной представлялась ему предложенная поездка.

А Кильдей-Девлетов продолжал наседать:

— И нечего тебе раздумывать. Старик мой будет только рад. Он у меня хлебосол, любит гостей, общество, широкая русская душа... Поохотимся. Познакомишься с соседями. Отец писал — есть премиленькие барышни. Чего доброго, — захохотал он резким, жестяным своим смехом, — еще женим тебя.

— Турчанинов, ни... никогда не же...женись... Будь м... мужчиной... — косноязычно пробормотал конногвардеец, укладываясь на медвежьей шкуре. Совсем развезло беднягу.

— А кто ваши соседи? — спросил словно бы невзначай Турчанинов.

— Максутовы. Две тысячи душ... Перфильевы. У них, кажется, дочка есть.

— Перфильевы, говоришь? — переспросил Турчанинов.

— Да.

— Ну что ж, — проговорил он как можно равнодушней, однако блеск глаз выдавал его радость. — Ну что ж... Спасибо, Илья.

— Вот и прекрасно! — Князь трепал его по спине. — Вот и отлично!

Но тут очухавшийся павловец заявил, что тоже хочет проверить твердость руки и меткость глаза. Он завладел пистолетом, который Турчанинов отложил в сторону. Пистолет вновь был заряжен, Кильдей-Девлетов поставил на бюро в качестве мишени бубновый туз. Павловец, кривя курносое лицо, с великим тщаньем спустил курок — и карта, прислоненная к стене, осталась стоять как стояла.

— Это не в счет, просто рука у меня дрогнула, — оправдывался павловец. — Позвольте, я еще раз.

Но длинноусый улан, разохотясь, уже отбирал у него пистолет, чтобы и самому попробовать. Потом еще кто-то захотел... Выстрелы хлопали один за другим, со стены, где появлялись новые дырки, осыпалась штукатурка, гуще и гуще клубился под потолком синий, просвеченный дым, все сильней пахло пороховой тухлятинкой.

— Довольно, господа, хватит! — остановил наконец Кильдей-Девлетов разошедшихся гвардейцев. — Ей-богу, квартальный прибежит... Господа! Предлагаю другое. А что, если махнуть в Новую Деревню?

— Ура-а! — восторженно загорланили офицеры.

— К цыганам! Ура-а-а!

Из двери выглянуло на шум старое бритое личико.

— Тимошка, лошадей! — крикнул Кильдей-Девлетов, натягивая на крепкие плечи гусарскую куртку.

Лошади были поданы.

Со смехом и галдежом, одеваясь на ходу, шумной гурьбой повалили офицеры на крыльцо, у которого, сдерживая нетерпение, позванивали, переговаривались гремучие бубенцы. И как же они сейчас зальются, как помчатся тройки одна за другой по пустынному, звонкому в поздний час Литейному проспекту, сквозь перламутровые сумерки петербургской белой ночи!..

Старичок камердинер прижимался к стене, пропуская разгулявшихся господ и стараясь стать еще более незаметным. Проходя мимо, уловил Турчанинов на себе усталый и хмурый взгляд выцветших старческих глаз, заметил осуждающе поджатый, запавший рот, но тут же все вылетело из головы. Вновь подхватила и понесла мутная, разливанная волна хмельного разгула. Э, не все ли равно! Гулять так гулять!.. Цыгане? Едем к цыганам!..

НЕМОЕ ЗНАКОМСТВО

Не мог, никак не мог отказаться Иван Васильевич от предложения князя Ильи поехать на лето к нему в именье. Так было кстати, так подгадало неожиданное это приглашение. Черт возьми, судьба!..

Месяца полтора назад, воскресным днем, решил пойти Турчанинов в собор, находившийся поблизости от их дома, — уж очень нахваливал ему Нил Нилыч хор соборный. Человек мышления рационалистического, к вопросам религии равнодушный, скорее атеист, нежели верующий, Иван Васильевич, однако, любил всякое хорошее пенье, в том числе и церковное.

Собор был в тот день переполнен. Опустив руку с фуражкой, Турчанинов стоял в тесной толпе молящихся, рассматривал позолоченный, жарко пылающий кострами свечей иконостас, перед которым, возглашая, появлялись то старенький попик в голубой ризе, то могучий дьякон с кадилом; изредка для приличия обмахивал грудь мелким, полным достоинства крестиком и вслушивался в благостное пенье, несущееся с клиросов.