Судьба и другие аттракционы (сборник)

Управляющий и Ветфельд смотрели на Арбова в саду сквозь стекла веранды. – Если ваш «синтезатор» в самом деле затеял всё это за-ради милосердия, он должен был сейчас перегореть, расплавиться, – сказал Ветфельд.

34

Радость возникла не сразу, но захватила её всю. Радость быть, продолжаться… видеть этот, теперь уже ночной сад, вдыхать его ароматы, зябнуть в легком платьице, прогуливаясь по его дорожкам, потому как в горах всегда холодно ночью, различать, угадывать жизнь за оградой сада.

В каждой клеточке тела радость. Она сама была, стала радостью. Мена, та самая не состоялась. Она не ушла туда вместо Бориса Арбова. «Аттракционы» и «синтезаторы» не сделали этого, потому что в самом деле добры, для добра или же поняли, в чем здесь ловушка? Но, в любом случае, они в параличе теперь. В том самом искомом ступоре. Она смогла?! Смогла! Защитила, уберегла свою планету от … Она для бытия. В бытии, из бытия, для бытия. Ценить каждый миг, наполнять его чудом ли, смыслом – она сумеет, теперь сумеет, поняла вдруг. Это сознание проживаемой жизни, целостности смысла, грандиозности времени. Победила ли она «аттракционы» или же у них ничья – не суть и важно. Ничья, в данном случае, означает паралич всей этой техники и срыв Контакта, прекращение экспериментов во имя добра или чего там… Эта светлая какая-то опустошенность победительницы, она спасла, получается что, человечество. Пусть оно никогда не узнает о своем спасении, избавлении и о спасительнице – а и лучше, что так. И должно быть так. Она свободна. От того, что выше её, от того, что ниже её. Сво-бод-на. Для того, что выше, для того, что ниже, для… Всё детали, всё подробности, кроме самой свободы. Она не знала, что свобода так радостна и светла. Мир, Реальность (как назвать?) несправедливы, бездарны в деталях, кто ж знал, что окажутся правы в главном, надо просто дорасти до главного, прорасти к нему сквозь себя. Ради этой минуты стоило жить, быть, страдать. Это истина. Это…

Она разрыдалась. Высвобождающие слёзы радости.

35

– Какой тягостный, муторный день, – говорит портье, – и какая еще будет ночь. Как ты думаешь, синтезатор добра…

– Терпеть не могу этот сленг постояльцев, – скривился управляющий.

– Так как ты думаешь, что с ним сейчас?

– Он в самом деле меняется.

– Наверное, да… С ним иногда бывает, – и тут же портье попытался в своей манере: – Он у нас впечатлительный, правда? Главное, лишь бы, опять-таки языком постояльцев, «не перегорел».

– Он становится только сильнее от этих своих трансформаций, ты знаешь это не хуже меня.

– До сих пор становился, – ввернул портье. – И к тому же, что считать силой? Применительно к нему мы с тобой это всегда понимали по-разному.

– В общем, да, – согласился управляющий.

– Кстати, как бы тебе хотелось, чтобы он становился сильнее или же «перегорел»?

– Не твое дело.

– То есть это надо понимать как…

– Нет, – не дал докончить фразу управляющий. – Просто не твое дело и ничего более.

36

Утром все собрались за завтраком в ресторанчике отеля. Управляющий тоже был с ними.

– Вы довольны? – в этот вопрос управляющему Ветфельд вложил максимум яда, но, глянув на Арбова, замолчал.

Лидия встретилась взглядом с Арбовым. После своего ночного катарсиса она готова была сострадать.

– Вам осталось три дня, – зачем-то сказал управляющий.

– Я, наверное, продлю, если не возражаете. – Это не было просто бравадой или же демонстрацией мужества. Лидия действительно была мужественна сейчас. Она говорила с «аттракционом» с позиции силы, мерной силы, в себе уверенной, подсвеченной изнутри силы.

Ветфельд был поражен, как она прекрасна сейчас, как прекрасна сама минута такой свободы. Свободы от того, что несоизмеримо сильнее тебя и заведомо непостижимо. А он все эти дни занудливо выклянчивал равенства в Контакте.

Лидия примерно поняла смысл этого взгляда Ветфельда.

Арбов весь день гулял по городу. Он никогда больше не зайдет в сад.