Судьба и грехи России

 богема — и, наконец, промышленный пролетариат. Национальное сознание хранилось древней и той большой литературой, которая жила традицией. Борьба между уходящей  нацией и торжествующей Америко-Европой не кончена, но  победа последней чрезвычайно ускорена революциями последних лет. При этом цели и лозунги революции безразличны: коммунизм в России и фашизм в Италии (я спрашиваю  себя: и расизм в Германии?) имели одинаково  денационализирующее действие на подвергшиеся им народы. Все новейшие революции создают один и тот же психологический тип: военно-спортивный, волевой и антиинтеллектуальный, технически ориентированный, строящий  иерархию ценностей на примате власти. Этот тип человека  есть последний продукт западной цивилизации, продукт  перерождения буржуазного индивидуализма. В нем нет ни чего русского, немецкого, итальянского. Особенно горестна  и даже трагикомична судьба Италии. Италия дольше других наций сохраняла связь с землей, со средневековым  прошлым, великим и своеобразным. Капитализм был бессилен стереть его черты. Понадобилосьмнимонациональная революция Муссолини, чтобы  уничтожить старый,  благородный народ и превратить его в «потомка римлян»,  то есть в европо-американца. Характерно это равнодушие,  с каким Муссолини разрушает средневековый Рим, чтобы  обнажить излюбленные им  остатки Рима античного. Но  всякому известно, что императорский Рим не имел своей  национальной культуры, что между древним Римом и современной Италией нет ничего общего; что наследие Рима  досталось не Италии, а всей Европе и что, пожалуй, среди  всех европейских наций на римское духовное наследие  имеет больше прав Франция. Муссолини разрушил Италию совершенно так же, как Ленин Россию и, может быть,  как Гитлер Германию.

                Но  судьба европейских наций еще не решена. Борьба не  кончена; силы духовной реакции еще находят себе опору в  пробуждении религиозного чувства, в исторической памяти и«регионализме». Воскрешение к жизни стольких малых наций гальванизирует и старые, одряхлевшие. Исход этого драматического процесса не ясен. Но в прошлом мы имеем примеры  гибели наций. Среди них можно найти один необычайно поучительный, —  потому что он совер-

ПИСЬМА  О РУССКОЙ  КУЛЬТУРЕ                   

==171                                                                  

шился  без катастроф, без завоеваний, с сохранением видимой  непрерывности, языковой и политической. У нас видят в языке и государстве чуть ли не исчерпывающую характеристику нации. Ну, так есть, или был, народ, который сохранил и язык, и государство, перестав быть самим собой. Я говорю о греках. Кто серьезно признает в современных  греках соотечественников Перикла иСократа? А между тем литературный   язык  их чрезвычайно  близок к классическому. В Византии писали  почти чистым греческим языком, конечно с легкими переменами в словаре, но не большими,  чем  это обычно в многовековой истории единого народа. Римская Империя, в составе которой жили классические греки со II века до Р.Х., не была разрушена. Государство, которое мы называем условно Византией, само себя называло Римской Империей. А между тем духовный  тип византийского грека настолько далек от классического, что их можно просто считать антиподами. Как же, в какой момент  времени совершилось перерождение классического типа? Для этого не надо было тысячелетия, процесс совершался гораздо более быстро, хотя и незаметно для современников. В III веке по Р.Х. греческая литература (Плотин) еще  бесспорно принадлежит классической древности. В V веке столь же бесспорно — Византии. Перерождение произошло  за одно столетие. IV век был временем принятия  христианства и острой ориентации Империи. Этих двух чисто духовных факторов было достаточно, что бы породить новый  народ из элементов старого, при полном  сохранении государства и языковой традиции. Явление поразительное и угрожающее для современной Европы и России. В особенности для России.

                Россия переживает сейчас процесс, совершенно подобный константиновской Империи: перемену религии и острую окцидентализацию  — в масштабе всенародном. Устоит ли в этом перерождении русский национальный тип — и при каких условиях? Вот вопрос, который нас мучит. Ответ на него может дать только будущее. Сейчас ясно лишь, что борьба за русскую душу не кончена. Может быть, она только еще начинается. Опасность несомненна и грозна. Но то живое, что доле тает до нас из России, не дает права хоронить ее. Русская литература, как бы ни относиться к ней, все-таки русская, а не европейско-американская. И совсем уже русская — песня, ко-

==172                                                       Г. П. Федотов

торую там поют. Вот почему нельзя сплеча решать вопрос о гибели или перерождении русской нации, а следует более пристально вглядываться в происходящие там глубокие изменения. Полный  смысл  этих изменений откроется в будущем. Сейчас мы можем лишь спрашивать себя, какие черты «русскости» погибли, какие сохранились в грандиозной катастрофе старой России.

                3