Судьба и грехи России

оно ни было, всякое малое слово должны вложиться в русскую славу, в дело России. В наш век национальные самолюбия  значат порою больше  национальных  интересов. Пусть каждый  маленький народ, то есть его интеллигенция, не только не чувствует унижения от соприкосновения с национальным  сознанием русских (великоросса), но и находит у него помощь и содействие своему национально-культурному делу. Было бы вреднейшей ошибкой презрительно отмахнуться от этих шовинистических интеллигенций  и через головы их разговаривать с народом. Многие думают  у нас сыграть на экономических интересах масс против «искусственных» национальных  претензий интеллигенций. Рано или поздно народ весь будет интеллигенцией, и презрение к его духовным потребностям отомстит за себя. Конечно, духовные потребности приходится отличать от политических притязаний: в титуле московских царей и императоров всероссийских развертывался длинный свиток народов, подвластных их державе. Многоплеменность, многозвучность России не умаляла, но повышала ее славу. Национальное сознание новых  народов Европы в этом  отношении не разделяет гордости монархов, но Россия не может равняться с Францией или Германией: у нее особое призвание. Россия — не нация, но целый мир. Не разрешив своего призвания, сверхнационального, материкового, она погибнет — как Россия.

    Объединение народов России не может твориться силой только религиозной идеи. Здесь верования не соединяют, а разъединяют  нас. Но духовным притяжением для народов была  и останется русская культура. Через нее они приобщаются  к мировой цивилизации. Так это было в петербургский  период Империи, так это должно остаться. Если народы  России будут учиться не в Москве, не в Петербурге, а в Париже  и в Берлине, тогда они не останутся с нами. На русскую  интеллигенцию ложится тяжкая ответственность: не сдать своих культурных высот, идти неустанно, без отдыха, все к новым и новым достижениям.  Уже не только для  себя, для удовлетворения культурной жажды или профессиональных   интересов, но и для национального дела России. Здесь не важна сама по себе культурная отрасль,  профессия, — России нужны ученые и техники, учителя и  воины. Для всех один закон: квалификация, ее непрерывный рост в труде и подвижничестве. Если великороссы составляют 54% России, то русская интеллигенция должна  выполнить  не 54%, а гораздо более общероссийской культурной работы, чтобы сохранить за собой бесспорное водительство.

    Время  для нас грозное, тяжелое. Бесчисленные народы  России рвутся к свету, к культуре. Среди всех только вели-

==182

корусская интеллигенция, придавленная, разреженная искусственно, вытесняется с пути национального творчества...  Молодое поколение варваризуется и в России, и в Зарубежье. Для него подчас, кажется, не под силу поднять культурную ношу отцов. Но надо не только поднять ее, но и нести дальше и выше, чем умели отцы. Ибо голос времени  звучит неумолимо: «Всякое промедление — смерти подобно», как говаривал Петр Великий. Наши творческие силы  еще не иссякли. Мы верим в наше призвание, не мириться  с мыслью  о гибели. Нам нужна лишь  школа  аскезы —  культурной, творческой аскезы, без которой не создаются  ни духовные, ни материальные ценности культуры.

    Последние слова к христианам, к православным. Нельзя, разумеется, подчинить путь веры путям национальной  жизни. Нет ничего гнуснее утилитарно-политического отношения к христианству. Но в православии дано нам религиозное освящение нации. Церковь благословляет наше национальное делание, при условии просветленности его  Светом Христовым.

    Но мы должны  преодолеть в себе две слабости, которые  до сих пор обеспложивают творческие силы христианской  интеллигенции. Во-первых, мы должны  отрешиться от  привычной сращенности православия с политическими,  культурными, бытовыми формами  старого времени. Не считать идеалом православия реставрацию старины и найти в  нем источник свободы для творческого отбора  в старых сокровищах, для творческого созидания новой жизни. Вторая — в известной степени противоположная слабость — это  индивидуализм личного религиозного пути. Для отрешенного, погруженного с собственный мир строя души не  возникает и проблем национальной культуры, да и культуры вообще. Как первая школа духовной жизни, эта замкнутость души может быть законной, необходимой. Как традиция, как стиль целого поколения  —  это уже некое  уродство, становящееся национальной пассивностью. В обстановке русской трагедии, в наш грозный исторический  час, это направление (как направление) свидетельствует  просто о недоразвитии христианской совести.