Судьба моя сгорела между строк

Могучая архитектура ночи!
Рабочий ангел купол повернул,
Вращающийся на древесных кронах,
И обозначились между стволами
Проемы черные, как в старой церкви,
Забытой Богом и людьми.
   Но там
Взошли мои алмазные Плеяды.
Семь струн привязывает к ним Сапфо
И говорит:
   «Взошли мои Плеяды,
   А я одна в постели, я одна.
   Одна в постели!»
      Ниже и левей
В горячем персиковом блеске встали,
Как жертва у престола, золотые
Рога Тельца
   и глаз его, горящий
Среди Гиад,
   как Ветхого Завета
Еще одна скрижаль.
   Проходит время,
Но — что мне время?
Я терпелив,
   я подождать могу,
Пока взойдет за жертвенным Тельцом
Немыслимое чудо Ориона,
Как бабочка безумная, с купелью
В своих скрипучих проволочных лапках,
Где были крещены Земля и Солнце.

Я подожду,

   пока в лучах стеклянных
Сам Сириус —
   с египетской, загробной,
   собачьей головой —
Взойдет.

Мне раз еще увидеть суждено

Сверкающее это полотенце,
Божественную перемычку счастья,
И что бы люди там ни говорили —
Я доживу, переберу позвездно,
Пересчитаю их по каталогу,
Перечитаю их по книге ночи.

1958

* * *

Но память о юношеской любви к Марии Фальц не покидает поэта. «На собственное счастье / Я как слепой смотрю», — напишет он в единственном стихотворении 1952 года — «Мне в черный день приснится…».

В 1955 году Тарковский наконец осуществляет свою давнюю мечту — поездку в родной город, бывший Елисаветград, теперь Кировоград. Вспомним стихотворение 1937 года «Приглашение в путешествие».

Приглашение в путешествие

Уезжаем, уезжаем, укладывай чемоданы,
На тысячу рублей билетов я выстоял у судьбы,
Мы посетим наконец мои отдаленные страны,
Город Блаженное Детство и город Родные Гробы.

Мы посетим, если хочешь, город Любовного Страха,

Город Центифолию и город Рояль Раскрыт,
Над каждым городом вьется бабочка милого праха,
Но есть еще город Обид.

Там у вокзала стоит бронепоезд в брезенте,

И брат меня учит стрелять из лефоше.
А в городе Музыки дети играют сонаты Клементи,
И город покинут и чужд потрясенной душе.

Ты угадаешь по влажной соли,

Прочтешь по траве, что вдали, на краю земли, —
Море за степями шумит на воле
И на рейде стоят корабли.

И если хоть что-нибудь осуществимо

Из моих обещаний, то я тебе подарю
Город Море и город Пароходного Дыма,
И город Морскую Зарю.

— Мне скучно в твоих городах, — ты скажешь.

   — Не знаю,
Как я буду в городе Музыки жить, никого не любя,
А морская заря и море, выгнутое по краю, —
Синее море было моим без тебя.

Теперь, через восемнадцать лет эта поездка осуществилась. Тарковский приехал в Кировоград один. Он подходил к дому, где прошло его детство, открывал дверь, ведущую в «невысокие, сырые» комнаты, где жила с родителями его Мария, поднимался по крутой лестнице на второй этаж, где когда-то происходили их «первые свидания». Посетил Ирину Михайловну Бошняк, в юности ревновавшую Колю Станиславского к Марии Фальц. Побывал на хуторе «Надiя», где встретился с директором заповедника, своим двоюродным племянником и ровесником, Андреем Юрьевичем Тобилевичем (внуком И. К. Карпенко-Карого и Надежды Карловны, урожденной Тарковской).

Корифеи украинского театра братья Тобилевичи