Судьба непринятой пройдет

На третьем году обучения у них в расписании вводился курс по детской хирургии, который должен был читать некий кандидат наук, доцент и практикующий хирург. Нового препода живо обсуждали, передавая друг другу разные слухи и факты, например о том, что он известный специалист, к которому невозможно попасть, и мамаши с детками в очередь на прием записываются за несколько месяцев, а уж если он взял ребенка на операцию, это считается большой удачей и везеньем. А еще всегда всезнающие студенты и особенно студентки перешептывались между собой, будто это светило пропадает в своей больнице безвылазно и ради какой-нибудь сложной операции запросто может пропускать лекции и семинары, и переживали заранее, как же сдавать тогда предмет, если препод будет пропускать занятия.

Все перешептывались, делились сомнениями и сплетнями одна другой чуднее, и аудитория, в которой они ждали появления нового преподавателя, гудела, как растревоженный улей.

Дверь открылась, пропуская высокого, подтянутого, энергичного человека среднего возраста и с очень интересной внешностью: волевые черты лица, смягченные ироничным выражением глаз, и красиво очерченные, несколько пухловатые для мужчины губы.

Стремительными, широкими шагами он прошел к большому преподавательскому столу, поставил на него свой раздутый портфель, обвел взглядом сидевших в аудитории студентов, обошел стол, оперся-присел на его край, скрестив руки на груди, иронично-весело улыбнулся и поздоровался:

– Здравствуйте, будущие коллеги. Меня зовут Влас Антонович Соболевский. Как вы знаете, я буду читать вам вводный курс детской хирургии. Надеюсь, у нас с вами получится достойная, плодотворная работа и вы меня не разочаруете. Итак. Начну, пожалуй, со вступительной части и небольшого экскурса в историю…

Анечка Истомина, замерев и вытянувшись стрункой, смотрела на него расширившимися от охвативших ее поразительных сильных чувств глазами, позабыв напрочь, что надо бы вообще-то еще и дышать.

А когда он заговорил, медленно-продленно выдохнула и улыбнулась странной, какой-то необыкновенно светлой и слишком мудрой для девочки девятнадцати лет улыбкой. Так и проулыбалась всю оставшуюся лекцию, ни на секундочку не отрывая взгляда от преподавателя.

Мама, наверное, стопятьсот раз рассказывала дочерям про тот день, час и миг, когда впервые увидела их отца, и о первой их встрече, и о знакомстве. Конечно, это была любимая история сестричек, куда там каким-то невнятным принцам и принцессам с их смешными переживаниями, когда у их родителей есть вон какая настоящая сказка.

И без конца просили маму повторять эту сказку-быль на ночь перед сном, давно уж зная все-все наизусть, нетерпеливо поправляя и дополняя, если мамочка что-то пропускала или забывала упомянуть в своем рассказе. И засыпали, видя в своих девчоночьих снах, как прекрасный мужчина входит стремительным шагом в учебную аудиторию, а там сидит прекрасная девушка, на которую он смотрит и не замечает больше никого вокруг.

Девчонки подросли, вошли в непростой возраст пубертата и уже не интересовались сказками, и мама изменила формат их с папой истории со сказочного на сугубо романтический. Ну а когда Глаша с Гашей стали юными девушками, за которыми ухаживали молодые люди, и их ужасно интересовали чувства, любовь, отношения-встречания, поцелуи и продолжение, следующее за поцелуями, мама рассказала дочерям, что почувствовала в тот день, изменивший всю ее жизнь.

– Не скажу, что любовь с первого взгляда поразила меня прямо в сердце. Когда ваш папа вошел в аудиторию и я его только увидела, вдруг испытала поразительное чувство освобождения и какую-то невероятную гармонию узнавания. Наверное, так можно это описать. Мне стало тепло и спокойно на душе, как не было ни разу в жизни. А когда он начал лекцию и я услышала его голос, увидела его мимику, эту его ироничную улыбку и юморные «чертики» в глазах, я со всей ясностью осознала, что это родной мне человек. Самый родной. Единственный. И возникло во мне бесповоротное понимание, что моя жизнь наконец выстроилась самым правильным, гармоничным образом. Вот и все, – заканчивала она свою историю, улыбаясь дочерям светлой, прозрачной улыбкой.

Да, вот и все. Ага, прямо все просто-просто – поняла, и вперед.

Вообще-то, на минуточку, это Анечка почувствовала, что он ей родной и единственный, она ощутила внутреннюю свободу от понимания этой простой, как ей казалось, истины. Сам же Влас Антонович, который о существовании девушки Ани находился пока в полном блаженном неведении, вряд ли бы разделил с ней столь оптимистичный диагноз про гармонию и правильность ее чувств.