Судьба открытия

- Ну, чо ты, Пров Фомич, воюешь тут! Ну, зря ты… - заговорила она, оттесняя старосту. - Айда в избу! - Она наседала, а староста против воли пятился. - Глянь на себя: чисто козел - разбодался. Ну, айда отсюдова!

- Погоди «айда»,- сопротивлялся он. - Кто этот?

- Чо «погоди!» - толкая к крыльцу, не давала ему передышки Дарья. - Годить-то нечего… Иди, коли зову. В избе обскажем все тебе… чо надо, чо не надо. Так говорю: заходь!

Староста еще раз хмуро выглянул из-за Дарьиной кофты. Затем, выкидывая вбок деревянную, похожую на опрокинутую бутылку ногу, запрыгал вверх по ступенькам. Дарья вошла в сени следом за ним. Хлопнула вторая дверь, в глубине сеней. Их разговор стал уже не слышен во дворе.

Осадчий был, видимо, очень встревожен.

- Шкура, унтер отставной… - сказал он. - Первый здешний мироед!

За забором, рукой подать от заимки, начиналась тайга. Вблизи шел мелкий ельник, пихты. Подальше - Лисицын посмотрел в привычном направлении, на запад - пологий склон горы, сплошь покрытый темной зеленью хвои. Над хвоей - бездонная небесная лазурь.

И вот у Лисицына уже топор. Он его вынес из сарая; на ходу засовывает топорищем вниз - за пояс.

И вот Лисицын говорит Осадчему:

- Извинитесь за топор, пожалуйста. Надеюсь, Дарья не осудит. Передайте ей… и вам хочу сказать… я буду помнить об этой нашей встрече. Все это промелькнуло…

- Не смейте! - запротестовал Осадчий. - Нельзя так опрометчиво!..

Вдруг - неожиданная перемена. Сразу отвернувшись, Осалчий кинулся к крыльцу. А там, выглядывая в дверь, Дарья яростно манит к себе пальцем. Шепчет что-то, показывает жестами.

Через секунду Осадчий подтолкнул Лисицына без слов, и они оба побежали за сарай. На задах заимки был обдерганный со всех сторон стожок прошлогоднего сена. Лисицын лег у стога, а Осадчий засыпал его сеном: обрушил на него пять-шесть тяжелых охапок.

В пахучей духоте темно. От пыли першит в горле.

Хотелось кашлянуть, но сквозь толщу сена донесся голос старосты:

- Куда пропал? Ты, Дарья, как ни то…

И было ясно слышно - Осадчий невинным тоном объясняет:

- Охотник заблудился. Из дальней деревни. Не знаю, не спросил его, именно из какой.

- Шпана бегла! - распаляясь, кричал староста. - Твой двор на щепы разметаю! Ответишь за укрывку! Смотри, Дарья, в случае чего!..

- Ну, зря ты, Пров Фомич, - журчал Дарьин голос. - С тайги мужик пришел, в тайгу ушел… - И она добавила философски: - Быва-ат!

- Я те покажу «быва-ат»! Я тайгу напересек! На конях!

А Лисицын, впившись в кисть руки зубами, изнемогал от усилия подавить приступ кашля. Он корчился, задыхался. Собрал все мысли в одном фокусе. Это продолжалось невероятно долго. Лишь спустя вечность Осадчий окликнул:

- Владимир Михайлович!

- Да! - И Лисицын глухо закашлял, зашелестев сеном.

- Не выходите пока: он близко, за воротами. Мне с ним тоже придется поехать. Делайте все, как вам скажет Дарья. Ждите меня обязательно. Будьте здоровы!

Стало тихо - Осадчий ушел.

Немного позже Лисицын осторожным движением разгреб перед собой в сене узенький просвет. В щелочке перед лицом проглянула ярчайшая голубизна.

Случилось самое ужасное: его выследили. А на душе теперь до странного спокойно. Впервые после мучительных скитаний он не одинок. Да и вообще ему не так-то уж обычно, что рядом с ним - друзья. Друзья, которым можно слепо верить. Друзья, которые думают о нем, заботятся, которые помогут отвратить беду. Как хорошо иметь такую стену за своей спиной!

Вскоре Дарья позвала его поесть. Тотчас же после обеда Кешка - младший из братьев - повел Лисицына в тайгу. Вот зачем сгодилась заранее построенная ими землянка. Поэтому она и расположена не слишком далеко, но в месте, трудно доступном. Не напрасно Дарья посылала сыновей спешно ладить ее.

Когда Лисицын похвалил сооружение, Кешка сказал:

- Подходяще! - и положил на нары сумку с хлебом и вареной дичью, поставил кувшин молока.

Нары были неширокие, на одного человека. Они, будто мягкой периной, покрыты пихтовыми ветками. Напротив них очаг - плоский камень для огня - и отверстие над камнем в потолке. И дрова запасены - с умелым выбором, такие, чтобы почти вовсе не дымили.

А снаружи землянку заметить нельзя. Идешь над ней - таежный бурелом, высокие деревья, и больше ничего. А вокруг землянки - скалы, через которые, не зная пути сюда, и не пробраться.

Ежедневно около полудня появлялся Кешка. Каждый раз он выкладывал много еды, ставил новый кувшин молока. Говорил: «Подходяще!»

Неопределенность и бездействие очень томили Лисицына.

Но на пятый день Кешка пришел не один.

Услышав его условное посвистывание, Лисицын поднялся из землянки. Из-за толстых стволов к нему бросился Осадчий. Заулыбался:

- Владимир Михайлович, здравствуйте! Соскучились в пещерной жизни? А я к вам, знаете, с подарками! От нашей ссыльной братии. От всех - от целой волости! - Он взял у Кешки какой-то узел и сразу принялся развязывать.

Здесь оказались белье, брюки, рубаха, жилет, сапоги, поношенная поддевка, черный картуз - одежда, какую мог бы надеть небогатый мещанин.

- А бороду вашу мы сейчас - долой! - Осадчий, торжествуя, вынул из кармана бритву. - Прощайтесь с ней!