Судьба открытия

Однако видно было, что это еще не все. Лицо Осадчего плутовски щурилось, губы возбужденно вздрагивали.

- А главное… - сказал он, снова опустив руку в карман и быстро выхватив ее оттуда, - смотрите: паспорт!.. И вот вам деньги на дорогу до Петербурга. А тут - свидетельство, что вы приказчик купца Синюхина, что в Сибирь из Питера по делам… Фамилия ваша теперь - Поярков. Запомните? Устроит вас?…

На земле под деревом, обняв колени, сидел Кешка. Он не сводил сияющих глаз то с Лисицына, то с Осадчего. Можно было думать, будто это именно ему, Кешке, сейчас привалила неожиданная удача.

У Лисицына тоже заблестели глаза. Вдруг он почувствовал: все перед ним раздвоилось от слез. И фигура Осадчего, и развернутый узел с одеждой, и ветви деревьев - все исказилось, потеряло свои очертания, поплыло.

- Чем… - сказал он наконец, остановив взгляд на далеком облаке, - как смогу только… отблагодарить вас?

- Ну, вот еще!.. - строго оборвал Осадчий. - А когда приедете - Глебова сразу ищите. Он поможет перебраться дальше. А паспорт этот для легальной поездки за границу непригоден. И в Питере его показывать нельзя: лишь в Сибири сойдет, на здешней дороге, да разве в захолустье где-нибудь. Какой уж сумели состряпать для вас, не обессудьте…

5

Поезд подошел к Петербургу, остановился у Николаевского вокзала. Суетились носильщики в белых фартуках. Пассажиры с чемоданами, с баулами, торопясь и толкая друг друга, шли толпой по перрону.

Из вагона третьего класса вышел Лисицын.

Даже походка его сперва была не вполне твердой. Он верил и не верил сбывшемуся. Смотрел по сторонам. Петербург! Господи, да неужели - Петербург?…

Подхваченный потоком пассажиров, он очутился на площади перед вокзалом.

Моросил дождь, и тротуары были мокрые. Посередине площади, отсвечивающей лужами, - вновь построенный памятник Александру Третьему: на глыбе красного гранита понурый конь; на коне сидит угрюмый, грузный император. Ни дать, ни взять - городовой. И шапка на царе, как нарочно, полицейского фасона, укороченным ведерком, круглая и низкая.

Извозчики наперебой кричали, зазывая седоков.

Лисицын нес большую дорожную корзину. Это позаботился Осадчий, чтобы не казалось подозрительным - ехать без вещей. В корзине всякий хлам. Куда сейчас девать ее? Как с ней развязаться?

- Милый, - попросил Лисицын торговца папиросами, - побереги, пожалуйста, вещи - вот через минутку вернусь.

И кинулся через площадь налегке. Налево - Лиговка. А впереди - прежняя, величественная перспектива Невского проспекта.

Сперва все мелькало в каком-то чаду. Много часов он пробродил по городу без цели. Шел - сворачивал куда глаза глядят. Со сладкой болью, нежностью и радостью рассматривал улицу за улицей.

Только уже в сумерках он отправился по адресу, заученному наизусть, где ему, как говорил Осадчий, помогут найти Глебова.

Пятиэтажный дом. Лисицын поднялся по лестнице. Разыскал нужную квартиру. Нажал кнопку звонка.

Дверь открыла приветливого вида молодая женщина:

- Вам кого?

Он ответил условными словами:

- Поклон Кирюхе привез… от дяди Федора.

Лицо женщины точно окаменело. Ее взгляд обращен куда-то вдаль. А губы странно шевелятся. Будто она беззвучно выговаривает:

«Провалилась квартира давно, уходите… Провалилась квартира…»

Потом она сказала вслух, что не знает никакого Кирюхи.

Лисицын - умоляющим шепотом:

- Мне бы связаться с человеком одним. Глебов - может, слышали?…

Женщина молча захлопнула дверь. Гулко щелкнула задвижка.

Он снова принялся звонить. На этот раз вышел лысый, с венчиком седых волос мужчина, сердито прикрикнул:

- Вы что - пьяный? Ну, марш отсюда! А то полицию позову.

Опять Лисицын брел по улицам. С каждым пройденным кварталом все острее сознавал глубину того, что с ним случилось. Как найти Глебова теперь? И вдруг - когда положение ему представлялось уже вовсе беспросветным - он вспомнил о трактире Мавриканова.

На Десятой линии, на Васильевском острове, действительно оказался такой трактир. Из тесной прихожей Лисицын увидел два зала: один - прямо, другой - направо. Он решил пойти прямо.

- Сюда, уважаемый! - подтолкнул его швейцар. Показал, игриво перебирая пальцами, направо.

- Почему сюда?

- Нельзя тебе туда. Там публика почище.

- А где буфет?

- И там есть, и тут есть… Давай, уважаемый, не валандайся!

У Лисицына было дрогнули брови, но тотчас же он с усмешкой подчинился. После питерских улиц как-то по-новому ощутил и поддевку на себе, и всю свою нынешнюю ситуацию. В уме его даже мельком пронеслась строка из басни: «Орлам случается и ниже кур спускаться…»

Трактирный зал третьеразрядного пошиба. В углу у окон двое слепых играют на скрипке и на гармошке вальс «Дунайские волны». За буфетной стойкой стоит разбитной долговязый парень. Не без щегольства в движениях орудует рюмками, тарелками, графинами. Рот у парня - большой; волосы - кудрявые.

Лисицын постоял у стойки. Волнуясь внутренне, смотрел. Наконец задал свой вопрос:

- Послушай, молодец… Кирюха у вас не бывает?

- Кто? - переспросил буфетчик и медленно поставил стопку тарелок.

- Кирюха, говорю.

- А ну-ка, - буфетчик поманил рукой, - зайдем сюда, в коридор.