Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2)

Хотелось в Крым, в санаторий "Украина" где фасад админздания украшен белоснежными статуями тружеников и тружениц. Как там было хорошо!

Урлухов позвонил на следующий день после полудня.

- Как самочувствие, товарищ артист? - спросил он. Марку очень хотелось пожаловаться, но чувствовал он себя в общем-то неплохо.

- Вы знаете, товарищ Урлухов, то, что вы прислали нам, уже кончилось. Со вчерашнего дня на одном чае сидим... И без сахара...

- Война, товарищ Иванов, война ведь! - ответил начальник. - Сытых сейчас нет и еще долго не будет!

- Но, товарищ Урлухов, Кузьме надо силы восстанавливать! Он две строфы прочитать еще может как-нибудь с трудом, а потом задыхается... Ему бы крупы какой-нибудь. Товарищ Урлухов!

- У вас же кило пшена было еще два дня назад - выразил удивление товарищ Урлухов.

- Съел... - негромко признался Марк, жалостно глядя на телефонную трубку.

- Что вы там шепчете? Что с крупой?

- Съел! - чуть громче произнес Марк и в то же время чуть отодвинул трубку ото рта.

- Стыдно должно быть, товарищ артист. Птицу больную объедаете, а уже сколько лет вместе выступали!

Марку действительно стало стыдно. Он покосился на Кузьму, но тот сидел на внешнем куполе клетки. И не двигался, молчал.

- Товарищ Урлухов, - умоляюще попросил Марк. - Ну последний раз... Пусть ему привезут, клянусь - не съем больше ни одного зернышка...

- Ладно. Не клянитесь! - Урлухов на другом конце провода тяжело вздохнул. - Я чего вам звоню? Я же звоню сказать. Еще недельку отдохните, а потом на Урал! Там на заводах выступать будете в пересменку. Люди по шестнадцать часов работают, понимаете?

Марк молча кивнул.

Глава 16

Уже неделю, как в Новых Палестинах шел снег; снег беспрерывный огромными хлопьями сыпался с неба, и все было им покрыто, даже если б кто залез на крыши человеческих коровников, то и там этого снега было б по колено. Люди сидели у печей, греясь и просто пережидая зиму, которая только-только началась. Все было к этой зиме готово - и для скота корм, и для людей пища, и дрова. И поэтому довольное спокойствие царило в Новых Палестинах.

Женщины кормили грудью младенцев, сидя на своих лавках. Одни из мужиков играли в камешки на щелбаны, другие в карты, третьи потихоньку попивали самогон, заедая прихваченным с завтрака хлебом и мясом.

Детишки, те, что были повзрослее, выглядывали в окна, прорезанные в стенах коровника поздней осенью. Стекло, привезенное из ближнего колхоза в обмен на копченое мясо, было мутновато, но мальчишкам и девчонкам все равно было интересно смотреть через него на двор.

Ближе к выходу из главного коровника пристроились бригадир и еще два мужика. От нечего делать и из добрых побуждений они мастерили салазки, постукивая молотками и повизгивая рубанками на длинном грубо сколоченном верстаке.

В коровник заглянула укутанная в пуховый платок баба. Крикнула:

- Глаша! Ты тут?

- Дверь закрой! - заорал на нее бригадир, подняв голову от верстака. Давай или сюда, или туда!

Баба испуганно зашла и прихлопнула за собой дверь.

- Глаша! - снова выкрикнула она.

- Че тебе? - ответил женский голос.

- Давай на кухню, Степанида заболела!

- А, иду! - спокойно сказала Глаша. И снова стало тихо, только шум столярного инструмента иногда звучал.

- Снег кончился! - крикнул через пару часов Федька, самый старший из новопалестинских пацанов, было ему уже лет тринадцать. - Аида кататься!

И орда детей высыпала из коровника, потащив за собой все стоявшие под ближней к двери стенкой салазки. И дверь оставили открытой, на что бригадир чертыхнулся и саморучно ее закрыл, да еще на щеколду, чтоб не просто было им в коровник вернуться.

Понеслись салазки с холма.

А вокруг такая красота виднелась. Поля - сплошная белая скатерть без конца и края, а по другую сторону холма - синяя змея замерзшей речки и бело-зеленый лес, стоящий царственно и неподвижно.

Весело, раздольно детям было. Уже у всех, пожалуй, снег за шиворотом таял, и кричали они, и смеялись. Как вдруг Степка-маленький стал серьезным и, ткнув рукой в поля, сказал:

- Глядите, че это там!

Присмотрелись детишки и увидели черную точку, медленно-медленно двигавшуюся навстречу Новым Палестинам.

- Медведь? - предположил кто-то.

- Я сбегаю бате скажу! -крикнул Федька и понесся по снегу к главному коровнику.

А дверь закрыта. Барабанил в нее Федька минут пять, а бригадир стоял внутри и посмеивался. Потом открыл-таки.

- Ну че, замерз? - спросил бригадир.

- Не-а, а там вроде медведь сюда идет! - выпалил Федька, развернулся и назад во двор выбежал.

- Пойду погляжу, - бригадир застегнул верхнюю пуговицу на ватнике и напялил на голову ушанку.

Подойдя к детишкам, разглядел он эту черную точку, но что оно такое было не понял. Однако любопытство у него появилось, и стоял он на снегу - хоть ноги в валенках мерзли без движения. Наконец точка увеличилась, и различил бригадир в этой точке человека с каким-то ящиком. Дух у него перехватило, и пошел он скорым шагом, не ощущая подмороженных ног, назад в коровник.

Через минут десять высыпал из коровника народ, и уже из двух других стали выходить посмотреть, что за суета во дворе зимой.