Судьба протягивает руку

Я ознакомился с рукописью Розена и в тот же день умудрился её потерять, оставив в такси. Это стало дополнительным основанием переписать сценарий полностью. Я попросил на «Ленфильме» командировку, и меня отправили на советско-финскую границу, правда, не могу сказать, что знакомство с реалиями воинской службы существенно меня обогатило. Однако и бесполезным не стало. Жизнь на заставе была размеренной, оторванной от цивилизации, в каком-то смысле хуторской, со своим хозяйством, свинками, огородом, и эта атмосфера могла быть использована. Я сочинял историю, с первоначальным замыслом не связанную.

Работал я мучительно, пару раз продлевал срок сдачи сценария, но всё-таки закончил работу, отправил рукопись на «Ленфильм». Получив благосклонные отклики, окрылённый я поехал в Ленинград – предстояло окончательное обсуждение на студии, однако там меня ожидали разочарования.

Обескуражил меня соавтор, который как ни в чём не бывало распространялся о моём сценарии, будто это он его написал. Прямо так и говорил всем направо и налево: «Мой сценарий». Вокруг сочувственно переглядывались, подмигивали мне, давая понять, что понимают, какова мера его участия в творческом процессе, но вслух никто не перечил. Потому что Александр Германович Розен – участник двух войн, Финской и Великой Отечественной, известный литератор, пишущий на военные темы, солидный человек. И никто не собирался вступаться за начинающего автора. Уязвлённый, я подошёл к Розену и поинтересовался: может нам всё-таки стоит учесть вклад каждого в общее дело и разделить причитающийся гонорар поровну? На что Александр Германович раскричался: «Как вы можете? Как вы вообще себя ведёте, молодой человек! Это же оскорбительно! Неужели вы думаете, что без моего сценария вы смогли бы написать что-то стоящее?»

Я остался при своих, настроение было испорчено и даже не столько из-за денег, сколько под впечатлением от разговора: оказывается, можно вот так нагло, глядя в глаза, обманывать. А тут ещё и на худсовете столкнулся с коллегами-кинематографистами – новый для меня опыт, к которому я оказался совершенно не готов.

«Ленфильм» к началу 70-х имел репутацию киностудии, ориентированной на интеллектуальное кино. Задавало тон «Второе творческое объединение», главным авторитетом которого считался Илья Авербах, ещё не снявший к тому времени своих лучших фильмов, но уже завоевавший в своей среде статус гуру. Подобралась там и соответствующая команда единомышленников – молодых, уверенных в себе ребят, которые легко раздавали оценки: «Это – кино, это – не кино». Авербах был немногим меня старше, остальные – ровесники, но по части самомнения превосходили значительно. На худсовете эта компания, с Авербахом во главе, просто размазала меня по стенке.

Тогда ещё не существовало понятия «совок», но творческая элита уже была натаскана, стараясь учуять советскость и заклеймить её при первом удобном случае. Тогда я этого не понимал, и меня переполняла обида. Я не осознавал мотивов критики, причин высокомерия. Мои коллеги-сверстники укоряли с такой надменностью, будто они познали высшую истину, а я совершенно отстал от моды, прогресса, передовых веяний в искусстве. Авербах и его друзья оттоптались по полной: «Чем вы вообще занимаетесь? Что за темы берёте? Какими проблемами взволнованы? Как может современный интеллигентный человек заниматься такой ерундой?» Кроме Авербаха, помню, Паша Финн блистал красноречием, Юра Клепиков подбрасывал угольку, и я опять ждал, что кто-то встанет и скажет: автор не самостоятелен в выборе темы, тема стоит в плане…

Да, сценарий нельзя было назвать гениальным, но в нём были и находки, и яркие сцены, и любопытные характеры, да и нравственный конфликт намечен весьма интересный. Столичный парень, пришедший на срочную службу из театрального вуза, начинает высокомерно подтрунивать над своим простоватым товарищем, мужиковатым прапорщиком, а ведь им потом вместе в караул заступать. Не знаю, может быть, Авербаха и компанию как раз и задело это подмеченное в сценарии явление – высокомерие интеллигентского сообщества, к которому они сами принадлежали.

В общем, нервы мне помотали, но работу в итоге приняли, несмотря на бурную реакцию ленинградских интеллектуалов. А ведь мои критики наверняка были осведомлены, что сценарий необходим студии, что фильм «Я служу на границе» закроет прореху в плане, даст им возможность самовыражаться, снимать «Монолог», «Чужие письма»… Но всё равно не смогли устоять, решили поизгаляться, показать свой фирменный «ленинградский» стиль, уже хорошо мне знакомый по временам Школы-студии МХАТ. Впрочем, обобщения здесь не совсем уместны. В том же Ленинграде репетировалась моя пьеса, и с ребятами из ТЮЗа у меня подобных проблем не возникало.