Судьба протягивает руку

Спектакль «Дом» сделался для Лаврова точкой отсчёта совершенно новой жизни: он стал знаменит, узнаваем на улицах, стал много времени проводить в зарубежных поездках, материальное благополучие его семьи заметно возросло, но на наших с ним личных взаимоотношениях все эти факты никак не отразились. По-прежнему, в какую бы рань ни приходил в Ленинград московский поезд, первым человеком, которого я видел в окно, был энергично шагающий по перрону Коля. Потом следовали бурные объятия, после которых, пока мы шли к его машине, на меня вываливался каскад разного рода информации – домашней и театральной. После чего мы подъезжали к его дому на Моховой, где нас радостно встречала только собака, Наташа и Федя ещё спали. Мы отправлялись выгуливать Арсика, и это были те полчаса, когда мы могли обменяться какими-то серьёзными соображениями о жизни и о происходящих с нами событиях, потому что за завтраком уже появлялась Наташа и опять начинался обмен информацией: «Как Юля? Как Федя? Ремонт на даче когда закончите?» Потом за мной приходила машина с «Ленфильма», Коля отправлялся на репетицию в театр, и встречались мы только вечером за ужином, и то если у Коли не было спектакля, а у меня не затягивались съёмки или какие-то другие дела. Но в любом случае на перроне вокзала около моего вагона за 15 минут до отправления появлялись два Коли – Лавров и Кошелев, мы обнимались, договаривались о следующей встрече, и они ещё долго шли за поездом, пока он набирал ход, выкрикивая разную милую чепуху.

И в Москве события выстраивались по схожему сценарию: в девять утра Коля уже звонил в мою квартиру, на столе его ожидал горячий завтрак, потому что всегда как-то так оказывалось, что ни минуты у него нет свободного времени, быстрый обмен новостями, и он уже улетел на студию или по делам. Чуть отводили мы душу по вечерам перед поездом: тут и анекдоты новые рассказывались, и разные нелепо-смешные истории, которые так талантливо запоминают, а потом воспроизводят театральные люди. Дочка моя в период отрочества обожала эти наши с Колей застолья, всё время находила повод присутствовать на кухне, когда мы там под разные угощенья уговаривали бутылочку, много позже Юля призналась мне, что через наши разговоры ей открылось, что и у поколения её родителей есть, оказывается, кое-какое чувство юмора. Когда Коля приезжал на два-три дня, то мы, конечно, засиживались допоздна, и компанию нам составлял тогда только Гаврюша, мой кокер-спаниель. Впрочем, был однажды случай, когда Гаврюша покинул кухню, ушёл в комнаты, и это странное его поведение не вызвало у нас никаких подозрений, а напрасно. Чем он занимался всю ночь, выяснилось только в ту минуту, когда Коля, стоя на пороге квартиры, приветственно помахал мне рукой: «До вечера!», а я в ужасе остановил его криком: «Коля, что у тебя с брюками?!» Потрудился над ними Гаврюша изрядно, живого места не оставил, обе штанины были усеяны дырами размером с райское яблочко, через которые просвечивали голые ноги – эдакий шерстяной дуршлаг получился. К счастью, подошли Коле мои брюки, а то родилась бы ещё одна киношно-театральная легенда про то, как Лавров заявился на студию в супермодных брюках-ситечках, или, наоборот, звонил в группу и извинялся, что не может приехать вовремя по причине отсутствия штанов.

И тем не менее не могу я назвать Колю очень открытым человеком, душу нараспашку он не держал, о некоторых серьёзных событиях его жизни я только через годы узнавал. Например, случился у него конфликт в театре, который задел его настолько глубоко, что он решил уходить. Уже и контракт в другом театре подробно обсуждался, когда я узнал о случившемся и начал названивать в Питер и Коле, и Додину, и Шестаковой, умоляя их всех не принимать скоропалительных решений. Для Малого драматического уход Лаврова оказался бы серьёзной потерей, но для самого Коли расставание с этим театром и Додиным могло бы обернуться настоящей трагедией. Случилась у Коли и настоящая драма в семейной жизни, когда они с Наташей некоторое время жили врозь, даже пытались какие-то новые пары организовать, и опять же Коля упорно молчал при наших встречах о причинах столь болезненных перемен в его доме, мои попытки завести откровенный дружеский разговор наталкивались на явное нежелание поддержать его. А иногда, наоборот, как бы между прочим, в придаточном предложении вываливал он какой-нибудь такой факт своей жизни, что я только в изумлении руками разводил. Размашисто он жил, увлечённо, страстно…