Судьба протягивает руку

Но отлились кошке мышкины слёзы! Через много лет зашёл Лавров где-то в Англии в казино, это было ещё в те времена, когда советским подданным и смотреть-то в их сторону запрещалось, но Коля, весь белый от страха, рискнул-таки поставить часть своих суточных на какую-то цифру в рулетке. И выиграл неслыханную по нашим тогдашним понятиям сумму – что-то около тысячи долларов! «Все мне тогда советовали хватать деньги и бежать в гостиницу, – рассказывал потом Коля. – Но Лавров – не дурак! Прекращать игру, когда попёрло, не в его правилах. Я тут же поставил ещё на три цифры!» В общем, вернулся домой Коля без выигрыша, без суточных и без нового костюма, а фраза «Но Лавров – не дурак!» стала в нашем доме крылатой, мы её всегда вспоминаем, когда кем-либо овладевает стремление к сверхприбыли.

В кино судьба Коли странным образом не заладилась. Могу себе представить, как актёр с таким замечательным мужским лицом оказался бы востребован во Франции, например: там героями становятся Депардье с Бельмондо, а не только Делон. В 1975-м году я снял Колю в маленькой роли учителя физкультуры в своём режиссёрском дебюте «Розыгрыш» и едва не поплатился за это карьерой: у меня картину хотели отобрать, негодованию начальства не было предела. «Не может быть у школьного учителя такого бандитского лица!» – кричали они на обсуждении материала. Эпизод меня заставили переснять, и в дальнейшем Коля ни в одной мосфильмовской картине так и не появился. Конечно, нашлись бы для него роли и в «Ширли-мырли», и в «Зависти богов», но теперь сдерживающим обстоятельством становились ежегодные многомесячные заграничные гастроли театра, в котором Лавров работал. Работ в кино у него всё равно немало, но по ним невозможно составить представление о том, каким большим актёром он был на самом деле, сохранившиеся телевизионные записи спектаклей тоже сильно искажают впечатление от живого театрального зрелища.

В музее МХАТа сохраняют некоторые доброжелательные и умные письма зрителей, которые иной раз анализируют спектакли глубже и содержательнее самых знаменитых критиков. Одно из них, посвящённое генеральной репетиции «Трёх сестёр» в 1940 году, начинается удивительно: «Благословенное утро в Московском Художественном театре…» Могу только повторить вслед за неизвестным автором: «Благословенное утро в Малом драматическом театре, где я имел счастье присутствовать на генеральной репетиции „Дома“. Всё редкостно сошлось в этом великом спектакле: и мощный драматургический материал, и обретший к этому времени абсолютную внутреннюю раскрепощённость Лев Додин, и изумительно сочинённые декорации Эдуарда Кочергина, и неистовая увлечённость всего театра этой работой (где ещё позволят себе вместо отпуска уехать на месяц в архангельскую деревню, чтобы пожить там среди своих героев?!), и, конечно же, наличие в труппе такого рождённого для роли Михаила Пряслина актёра, как Николай Лавров. Он как будто сошёл с деревенских фотографий: кряжистый, чуть косолапящий, всегда немного стесняющийся оказаться в центре внимания, но уж если жизнь вынудит его взять на себя ответственность за других людей, он безропотно подставит плечи для самой тяжёлой работы. Ощущение надёжности исходило от Коли даже тогда, когда он просто молча стоял на сцене, а уж когда он произносил короткие фразы со своим поморским говорком, то верилось каждому его слову. Всем сидящим в зале он напоминал близких и дальних родственников, больше – предков, о существовании которых ты никогда ничего не знал, но которые всё равно присутствуют в твоём генетическом материале, и в критические минуты жизни проявляют себя горячими толчками крови в жилах. Это был спектакль о России и Нации, говорю это безо всякого опасения преувеличить, история рассказывалась невыносимо трагическая, но катарсис достигался за счёт поразительной талантливости этого рассказа, и слёзы, которые текли из твоих глаз в финале спектакля, были слезами очищения, потому что приходило понимание того, что народ, способный так одухотворённо прочувствовать и пережить самые тяжёлые страницы своей истории, – такой народ, к которому принадлежат и Пряслины, и Фёдор Абрамов, и Додин, и Кочергин, и Коля Лавров с Таней Шестаковой – гениален и способен на самые великие свершения.

После спектакля я бросился к Додину, сумбурно говорил что-то восторженное, но одна фраза в моём потоке похвал оказалась пророческой. «Сегодня вы – лучший театр Европы!» – сказал я, хотя совсем не так хорошо был осведомлён о европейской театральной жизни, но угадал: уже через год Малый драматический называли лучшим театром все рецензенты мира, а ещё через некоторое время ему было присвоено очень высокое звание – Театр Европы.