Судьба, разбитая о версты (СИ)

Когда ты будешь готова поговорить со своим мужем, а не с врагом — я к твоим услугам!

Белов демонстративно поклонился и громко хлопнув дверью, исчез в кабинете.

Очутившись один, он прислонился к стене и тяжело выдохнул, стиснув кулаки.

“Видит Бог, я же готов был переступить через обиду, ревность, и дать нам шанс... А надо ли? Ведь это уже не та Анастасия, которая любила меня, коль даже не расстроена разлукой... Да и я уже не я — некие холодные, чужие люди оба...

Но ведь я-то не разлюбил, как она?? Это просто невозможно!”

Два дня, прошедшие после возвращения из тюрьмы, Белов провел в прощальных встречах и делах, которые услужливо отвлекали его от тягостной отстраненности жены.

Этот срок, отведенный на сборы в важную для Отечества экспедицию, предполагал ослабленный домашний арест. К дому был приставленный скромный служащий для соглядатайства, но осуждённый имел все же право ненадолго оставлять дом. Но что ему был этот арест, когда он был чужим в родных стенах!

Несколько раз неудачно попытавшись остаться наедине и поговорить, уже сам не зная зачем, Александр услышал просьбу оставить в покое “со своими чудными сказками, которые уже не годны даже для Павлуши”. Он отстранился и хранил мрачную вежливость, оживляясь только в присутствии других.

“Муж уезжает сопровождать Северную экспедицию, а женщине, когда-то уверяющей, что не может без него жить, безразлично... А чего ты хотел, так и не дождавшись в тюрьме весточки, наивный?

Может, оно теперь и к лучшему, моя экспедиция на край земли...” — думал с горечью Александр, со стороны наблюдая за женой.

Казалось, Анастасия вообще не замечает этой его прощальной предотъездной суеты, разве что иногда, да и то в присутствии слуг.

Их семейные обеды напоминали переговоры в посольствах, в которых лишь их дети владели обоими языками.

Сын, будучи слишком мал, еще не понимал причин, а вот 10-летняя дочка частенько пыталась их сблизить, хотя бы своими вопросами: “Почему мы не едем в путешествие вместе? Почему родители сообщают друг другу о чем-то через них или слуг? Да отчего отец ночует в кабинете?” — казалось, от ее бдительных глаз не укрывалось ни одно свидетельство их разбитой любви.

Вопрос с кабинетом удалось уладить, сказав про необходимость сбора вещей, о невозможности совместного путешествия объяснить было просто.

Но неугомонная девочка, будто нарочно, испытывала их обоих, придумывая все новые ловушки, чтобы наладить рухнувший мир.

И одна из них, на третий день короткого семейного воссоединения, оказалась причиной скандала.

— А почему вы теперь сидите за столом так далеко друг от друга? — осмелилась спросить София родителей, когда им только подали первое блюдо и уходить было некуда.

Увидев мрачный взгляд матери, девочка отнюдь не смутилась, а принялась объяснять.

— Маменька, ну... я хотела сказать, что... Вы раньше сидели совсем рядом, и все время следили, чтобы папа кушать не забывал... И вы улыбались, а сейчас у вас обоих будто зубы болят...

Воцарилось молчание.

Белов собирался сказать, что нынче ему не нужно ни о чем напоминать, дабы успокоить настойчивую дочь, а там, глядишь, и смягчится его супруга...

Но не успел он открыть рот, как услышал процеженную злым голосом фразу:

— Да как ты смеешь так говорить с матерью?

— Разве я спросила что-то дурное? Это потому что вы поссорились, да?

— Ты немедленно отправляешься к себе! И пока не обдумаешь свое поведение, будешь еду принимать отдельно!

— Ну и пожалуйста! Скорей бы вырасти и тоже куда-нибудь уехать! Хоть насовсем!

Софи быстро выбежала за дверь, чтобы не разреветься при всех.

Тут же Павлуша отставил свою наполовину полную тарелку, сполз со подушки на кресле и обратился к отцу:

— А можно мне тоже с Софией кушать? Я хочу помочь ей думать...

— Разумеется, сынок, ступай. Нам поговорить надо.

Белов сняв с себя салфетку и резко вскочил, перевернув нечайно кресло. Ранее Анастасия ни разу не позволяла так говорить с детьми и тем более их наказывать, не обращая на него внимания. Но можно ли считать себя теперь главой семьи, покинув их вот-вот на годы?

— Вот что... дорогая. Я не стану бить по столу, за то что ты выгнала дочь, в присутствии меня, ее отца. Верно, я для тебя уже утонул где-то в Северном море. Но, полагаю, до отъезда мне тоже стоит принимать трапезу где-то у себя.

— Что опять за лицедейство, дорогой? Ты отказываешься от второго блюда из-за дерзкой девчонки, которую, видимо, сам и разбаловал?

— Благодарю, но я уже сыт, даже по горло. Полагаю, следить за моим питанием тебе уже ни к чему. Впрочем, и раньше не стоило фальшивить! И... да, ребенок не виноват, просто я ее учил правду говорить, видишь ли!

— Ха, ха! Правду?! Кто бы говорил о правде?!

— Кто б ее хотел слушать! А сейчас извини, у меня встреча...

“Ведь он прав, до противного прав... Я вышла из себя, только опозорилась перед детьми, и все из-за моей обиды. — думала Анастасия, оставшись в столовой одна.— А все из-за него!!!”

От злости она схватила пустую, невостребованную вторым блюдом тарелку и запустила ею по стене, оставив вмятину.