Судьба — солдатская

Морозов и комиссар задумались над изменением тактики ведения борьбы. Решили обзаводиться по деревням надежными связниками и с их помощью операции подготавливать заранее. Выходить на «промыслы», пришли к выводу, надо в основном не утром, с зорькой, а на ночь, потому что немцы, все идет к тому, поняли, что встречают здесь их не хлебом-солью, и поэтому охрану дорог и гарнизонов усилили. Каратели у гитлеровцев появились умелые. Остановились они в деревне ближе к Лядам. Школу под казарму заняли. Вокруг здания протянули колючую проволоку в два кола, мин в землю понатыкали… По слухам, немцы направляют в леса банды, которые выдают крестьянам себя за партизан, а в действительности, мародерствуя и насильничая, подрывают авторитет истинных народных мстителей в глазах у жителей. Эти банды будто бы стремятся проникать в партизанские отряды, чтобы подводить их под пули гитлеровцев. Поэтому выходило, что надо и с этими вражескими прихвостнями вести борьбу не на жизнь, а на смерть.

Дня через два из этого лагеря Морозов отряд увел.

— Засиделись тут, — объяснял Петру по дороге Спиридон Ильич. — Перейдем недалеко тут, рядышком. — А сам вел отряд, переправившись через речку, километров семь, да все болотами.

Кое-как осилил Петр эти семь верст.

Место выбрали веселое. Рядом, на отлогости холмика, родничок из земли бил. Кругом старый лес — ель дремучая да осина кое-где с березой. Болото все в кукушкином льне, клюкве, в зарослях багульника. Вереск. Хвощи… Полянка на холмике заросла черничником. Вокруг нее и шалаши поставили. Морозов решил тут на зиму землянки строить — думал, что, кроме них да медведей, здесь никого и нет, а получилось не так: ушедший осмотреться Эстонец приволок, держа свой трофейный автомат наизготовку, крестьянина с женщиной и дочерью лет двадцати.

Женщину Петр сразу узнал. Это была его спасительница: отвязала от ели его она. А мужик оказался тем крестьянином, которому эсэсовцы у амбара отдали винтовку Закобуни. Из его рассказа Петр понял, что он был оставлен колхозниками, ушедшими из деревни партизанить, специально, чтобы стать старостой и помогать им. Но выглядеть изменником мужик не смог и ушел в леса.

Оказалось, когда Фасбиндер с солдатами уехали из деревни, староста сообразил, что житья ему от немцев не будет («Заставят исполнять функции»); в нем кипела ненависть на учетчика («Такой услужливый при Советах-то был да сознательный!»); его охватила боль за невинно страдавших сельчан… Вогнав в патронник подаренной винтовки патрон, пошел он к учетчику. Учетчик восседал за ведерным самоваром и пил чай, откусывая по крохе от куска сахару. Староста, зайдя к нему, ничего говорить не стал, а взял да и выстрелил предателю прямо в грудь. Учетчик как сидел с блюдцем в руках, так и повалился. Жена, ясно, взвыла и к мужу припала. А мужик оттащил ее от него и сказал: «Чтоб через пять минут духу твоего в наших местах не было» — и поволок на крыльцо. Бабу он со ступенек столкнул, а дверь снаружи запер и дом поджег — мох сухой лежал возле хлева… соломы прошлогодней потом поднес. После этого староста вернулся в деревню, забрал жену, дочь и подался в лес искать своих деревенских мужиков, которые ушли партизанить еще как только прошли по этим местам наступавшие немецкие части. Ушли во главе с агрономом и председателем колхоза.

С легкой руки Печатника, к мужику этому навсегда пристала кличка Бывший Староста. Отнесся он к своему новому имени добродушно, а его жена, Агафья, когда при ней его так называли, краснела.

Силы возвращались к Чеботареву заметно. Но Морозов, приглядываясь к нему, на «промыслы» пока его не брал. И когда отряд к вечеру уходил на операцию, Петр тоскливо провожал вытянувшихся в цепочку бойцов, а после этого терпеливо ждал их возвращения. Раз с отрядом ушел и Фортэ: с появлением в лагере Агафьи с дочерью дел по кухне у него поубавилось. Петр обиделся на Спиридона Ильича. Подумал, глядя вслед Фортэ: «Слепого берет, а меня… Жалеет, видно». И к возвратившемуся утром отряду он даже потерял интерес. На Фортэ, убившего в схватке прикладом полицая, и не глянул.

В этот раз Морозов отбил у немцев ящик противопехотных мин и запалов. Догадавшись, чем опечален Чеботарев, он поглядел в розовеющее его лицо и, проговорив: «Что, зуд в руках унять не можешь?» — попросил заняться минами.

Не минер был Чеботарев. Саперное дело знал плохо. Но, осторожно связав несколько толовых шашек вместе и поставив запал, мину все-таки сделал.

Через сутки, направляясь на дорогу Ляды — Заянье, мину отряд унес с собой. Петр всю ночь почти не спал — ждал возвращения. Хотелось знать, как покажет себя мина. Но отряд не возвратился ни утром, ни днем. Петру стало казаться: взорвалась в пути мина и расшвыряла отряд… На Валю и смотреть тяжело было — губы в кровь искусала… А отряд к вечеру пришел. Правда, все уставшие, замученные, но явились полностью. Оказывается, натолкнулись на карателей. Эсэсовцы с собаками. Гнались.