Судьба Томаса, или Наперегонки со смертью

— Меня зовут Гидеон. Это моя жена, Шандель. Ты, должно быть, новый шофер Эди. Томас, не так ли? Могу я называть тебя Том?

— Да, сэр. — Я пожал протянутую руку. — Но я еще не согласился на эту работу.

— Он очень независимый, — вставила миссис Фишер. — Полагающийся только на себя.

— Так и надо, правда? — спросил Гидеон.

— Так и надо, — подтвердила миссис Фишер.

Когда мотоциклист улыбался, его лицо становилось таким доброжелательным, будто сталкивалось только с хорошей погодой, а с плохой — никогда.

Из глубин памяти выскочила мысль, которую я тут же облек в слова:

— Шандель — это на французском «свеча».

Улыбалась она так же тепло, как и муж, только яркости хватило бы не на одну свечу.

— Том и его подружка Сторми, — поделилась с мотоциклистами миссис Фишер, — однажды получили карточку от ярмарочной гадальной машины, в которой говорилось: «Вам суждено навеки быть вместе».

— Я бы отнеслась к этому со всей серьезностью, — прокомментировала Шандель.

— Я так и отношусь, — заверил ее я.

— Сторми ушла молодой, — добавила миссис Фишер, — но он по-прежнему верен ей и не сомневается, что сказанное в карточке — правда.

— Разумеется, он в это верит, — кивнул Гидеон. — Каким надо быть дураком, чтобы в это не верить?

— Круглым, сэр.

— Именно.

— Что ж, — продолжила миссис Фишер, — у нас тут что-то вроде кризиса, действительно вопрос жизни и смерти, и Том хочет побыстрее с этим разобраться, хотя я подозреваю, он думает, что не доживет до утра.

— Это бодрит, — отметил Гидеон.

— Да, сэр, в какой-то степени.

Шандель и Гидеон поцеловали миссис Фишер в щеку, миссис Фишер поцеловала их щеки, я поцеловал щеку Шандель, а она — мою, и я вновь обменялся рукопожатием с Гидеоном.

Со шлемами в руках, более соответствующие сну, чем Барстоу, они направились к «Эрнестине». Через несколько шагов Гидеон обернулся и спросил миссис Фишер:

— В июле мы увидимся в Одиноком Опоссуме?

— Ни за что на свете не пропущу эту встречу, — заверила их миссис Фишер.

— Мы очень надеемся, что увидим там и тебя, — сказала мне Шандель.

— Мне, безусловно, хочется там побывать, мэм.

— Называй меня Шандель.

— Да, мэм. Благодарю вас, мэм.

Они вошли в придорожный ресторан.

«Харлей Дэвидсон» производил впечатление. Выглядел тихонько рычащей, всем довольной и хорошо накормленной пантерой[19].

Я, известный по тайным каналам как шофер миссис Фишер, уселся на пассажирское сиденье. А куда же еще?

Миссис Фишер развернула карамельку, бросила в рот и завела двигатель.

Когда мы выезжали со стоянки, я предложил:

— Может, нам остановиться и заправиться, мэм.

— Дорогой, один бак полон, второй — почти.

— Как такое может быть? Мы в дороге весь день.

— Вроде бы я рассказывала тебе об Одноухом Бобе.

— Вы рассказали самую малость.

— Когда дососу карамельку, расскажу еще.

Кода мы выехали на автостраду 15 и покатили на восток, я спросил:

— Откуда вы знаете Гидеона и Шандель?

— Я их познакомила.

— Вы настоящая сваха, мэм.

— Мне нравится делать людей счастливыми.

— Они живут где-то неподалеку?

— У них дом во Флориде, но по большей части они в дороге.

— Они всегда бывают в этих краях в марте?

— Нет, никакого расписания у них нет. Едут, куда им хочется в тот или иной момент.

— Вы знали, что они в Барстоу?

— Нет, дорогой. Встреча с ними — приятный сюрприз.

— Как с Энди Шефорном, когда он остановил нас.

— В каком-то смысле, — согласилась она.

— У Гидеона прекрасный голос. Он певец? А она выглядит так, будто танцует.

— Они умеют все, дитя.

— Все?

— Много, много чего. И будь уверен, эти двое всегда все делают правильно.

— В июле в Одиноком Опоссуме, так?

— Там может быть чертовски жарко, но все равно отлично.

Мы успели проехать по автостраде совсем немного, когда небо вспыхнуло огнем, и вся пустыня в изумлении подпрыгнула и продолжала подпрыгивать, когда молнии выхватывали ее из темноты, падала в темноту и вновь подпрыгивала. Гром так яростно сотрясал ночь, что казалось, Мохаве треснет под его раскатами и провалится в глубокую пещеру, свод которой держался десятки тысячелетий, а тут не выдержал.

Капли, большие, как подвески хрустальной люстры, застучали по крыше лимузина и стопорили дворники на лобовом стекле, пока миссис Фишер не придала им максимальную скорость. Но скоро капли уменьшились до размера жемчужин, хотя фейерверк продолжался еще несколько минут с необычной интенсивностью.

Когда же наконец небеса потемнели и успокоились, когда все ограничилось лишь потоками дождя, обрушивавшимися на нас, миссис Фишер заметила:

— Ничего себе зрелище. Надеюсь, оно ничего не означает.

Я только отчасти понимал, что она хотела этим сказать, потому ответил нейтрально:

— Я тоже надеюсь, что оно ничего не означает, мэм.

— Он по-прежнему у тебя на крючке, Одди?

— Ковбой? Да, мэм. Он где-то здесь. Мы его найдем.

Молния и гром вновь ввергли нас в печаль, которую мы ощутили, разговаривая с Сэнди и Четом у кассового аппарата в «Эрнестине». Какое-то время мы ехали молча, задумавшись.