Судьба Томаса, или Наперегонки со смертью

— При вашей последней встрече с Шестиглазом он выглядел иначе.

По моей спине пробежал холодок. «Тварь на крыше в полнейшей тьме?»

— Когда вы попадаете, по вашей терминологии, в Гдетоеще, о вашем присутствии сразу становится известно тем, кто живет в пустоши, мистер Томас. Вас там ненавидят. Ненавидят, потому что вы полная противоположность им. И поскольку они могут заходить в Гдетоеще, один из них обязательно пытается добраться до вас. Шестиглаз предпочитает принимать ваш облик. Он постарается высосать вашу жизнь и вашу душу.

— «Дай мне твой выдох… и сладкий фрукт на его излете».

— Всеми способами избегайте Шестиглаза.

— Если он появится, как мне его избежать?

— Бегите, мистер Томас, бегите.

Сомневаясь, что мне удастся вызволить детей, я спросил:

— Может, мне просто связаться с полицией, рассказать им, где похищенные дети? Может, я смогу их убедить, и они решат, что стоит взглянуть?

Он с грустью посмотрел на меня, удивляясь моей наивности.

— Мистер Томас, среди гостей наверху шериф округа.

— Ох…

— Вот именно. Ох.

Режиссер начал подниматься над полом, словно собирался уйти через потолок, как он это сделал в лифте в «Стар Траке».

— Подождите, подождите, подождите, — позвал я.

Он опустился на пол.

— Время истекает, мистер Томас.

— Почему вы не возьмете детей под свое крыло и не выведете отсюда?

— Этим миром движут не чудеса. Этим миром движет свободная воля, и я не могу вмешиваться. Все зависит от свободной воли, вашей и детей.

— Но вы вмешались, чтобы дать мне совет.

— Я кинорежиссер, мистер Томас. Я не советую. Я даю инструкции. А вы вольны их проигнорировать.

Когда он вновь начал подниматься, как воздушный шарик на параде около универмага «Мейси», я схватил его за руку, чтобы удержать.

— Почему вы не заговорили со мной с самого начала, почему раньше ограничивались только пантомимой?

Он улыбнулся и покачал головой, как бы говоря, что мне надо еще многому научиться по композиции драмы. «Нельзя открывать такой поворот сюжета раньше, чем в конце второго действия. — Его лицо стало серьезным. Он встретился со мной взглядом, словно хотел понять, насколько я готов к противостоянию. — Дети, мистер Томас. Невинные дети».

— Я сделаю все, что в моих силах.

— Сделайте даже больше. — Его обычная сдержанность уступила место эмоциям, которые он не демонстрировал на публике, когда купался в лучах славы. — Этот мир может больно бить по детям.

Потом я узнал, что у него и его жены, Альмы, родилась одна дочь, Патриция, которую он боготворил. Осталось множество фотографий, запечатлевших полноватого мистера Хичкока, крошечную Пэт и Альму на отдыхе в таких экзотических местах, как Париж, и Африка, и Швейцария. Его улыбка, ироническая для публики, могла быть и нежной, а самой нежной становилась на фотографиях с Пэт и ее детьми. Играя с внуками, он сам становился ребенком, и все хичкоковское достоинство жертвовалось ради полноценного участия в детской игре.

Возможно, такое отношение к детям и их счастью обусловливалось собственным одиноким детством. В девять лет его отправили в католическую школу-интернат. До четырнадцати лет он воспитывался иезуитами, которые свято верили, что угроза наказания и незамедлительное приведение его в исполнение — лучшей способ добиться прилежного отношения к учебе. Ему еще не исполнилось пятнадцати, когда он бросил школу и нашел первую работу. Другие помнили его тонко все чувствующим и ушедшим в себя ребенком, он же называл себя «на удивление непривлекательным подростком», хотя редкие фотографии тех дней не подтверждают столь суровой самооценки. Среди самых ярких воспоминаний его детства стало позднее пробуждение в рождественское утро, когда он, пятилетний, увидел, как мать вынимает две игрушки из его рождественского чулка, кладет их в чулки других детей и заменяет их парой апельсинов.

— Этот мир может больно бить по детям, — повторил он. — Эти семнадцать думают, что их похитили ради выкупа. Они не знают, что с ними собираются сделать, хотя некоторые что-то подозревают. Сектанты хотят их удивить, чтобы насладиться их ужасом, абсолютным ужасом в тот момент, когда дети поймут, какова их судьба.

— Я запомню все, что вы сказали мне, сэр. Теперь я чувствую себя увереннее, зная, что вы на моей стороне. Теперь все будет хорошо.

Он приподнял бровь.

— Вы в этом уверены, мистер Томас? Вы точно видели мои фильмы?

Я подумал о финале «Головокружения» и пожалел об этом.

Вновь он поднялся над полом.

На этот раз я не пытался его остановить, просто попросил:

— Называйте меня Одд, сэр.

Уже под самым потолком он ответил:

— Это очень мило с вашей стороны, мистер Томас. Пожалуйста, называйте меня Хич.

— Да, сэр. Я еще увижу вас, мистер Хичкок?

— Я рассчитываю на это, независимо от того, переживете вы ближайшие полчаса или нет.

Он удалился через потолок.

Пришло время убить или умереть. Может, и убить, и умереть.

Глава 29