Когда мы с Лазаром расписались, его отец уже очень был плох, то и дело терял память... Вдруг взгляд его делался совсем потерянным... Лазар или Софи подходили к нему скорее... — Папа, это я! Помнишь меня?., он чуть приподымал одутловатые кисти старческих слабых рук и потерянно произносил: «Не помню...» Не узнавал даже своего ненаглядного Лазара... И значит — «Папа, это моя жена!»... С отцом Лазар меня прежде не знакомил, только с Софи... Отец Лазара посмотрел на меня равнодушно и заговорил медленно о том, как он венчался с матерью Лазара в монастыре Арбанаси... Он замолчал, отвисшие бледные губы как-то потерлись одна о другую; затем он сказал, что монастырь Арбанаси находится неподалеку от города Велико Тырново и что Велико Тырново — это столица последнего Болгарского царства... «После этого было турецкое рабство, пятьсот лет...» — пробормотал он туманным голосом... Софи прыснула, как девочка, и побежала в комнату... Лазар улыбнулся и взял меня за руку... У него была белая рубашка и черные брюки, а у меня обыкновенное платье, красное пестренькое такое... Мы стояли на балконе, отец Лазара сидел в таком складном кресле, вроде шезлонга... Внезапно глаза его как-то прояснились, он немного приподнял голову и отчетливо произнес. «Это была комсомольская свадьба...» «Все!», — сказал мой Лазар, еще улыбнулся, наклонился к отцу, поцеловал его в щеку и увел меня с балкона... Все это парадоксально и комично, но это, правда, было так... Еще расскажу для полного комплекта... Я сказала своему отцу, что Лазар — историк. Лазар попросил рассказать какой- нибудь интересный случай из времени второй мировой войны... Отец начал рассказывать, как в сорок первом году фашистские власти мобилизовали его и других его единоплеменников в трудовую роту на строительство шоссейной дороги... Им запретили носить чалмы или фески... Было очень жарко... Тогда отец свернул чалму из полотенца, у него было полотенце... Многие взяли с него пример... у кого что было... Отец сказал им, что стыдно надевать гяурские кепки; хотя в другое время носил кепку, и дедушка носил кепку... Тут вдруг отец прибавил: «Мы все были комсомольцы..."... Откуда у них эти
комсомольские свадьбы в монастырях и комсомольцы в чалмах из полотенец? Что это? Такой наивный застарелый страх, что вот, пойдут, донесут, непонятно кто, непонятно о чем... И наивное стремление обезопасить себя, и тоже самым наивным способом... Или все это совсем не наивно, а только кажется, что наивно; и кажется нам, потому что мы еще не знаем всего... А вдруг узнаем?.. Не дай Бог!..
Лазар считает, что ребенка нельзя оставлять наедине с книгами, нельзя позволять ему читать все подряд... Надо как- то следить, приглядываться... А то могут развиться комплексы, и у нас с ним были в детстве такие комплексы... Лазару позволяли читать все, он охотно рассказывал о прочитанном даже отцу, а сестре — непременно... И вот у него возник один комплекс, о котором он никому не рассказывал... Впервые рассказал мне... Ему было лет девять, тогда он почувствовал, что боится того, что ему придется служить в армии, когда он вырастет... И даже не то чтобы он этого боялся, нет, это было ему как-то мучительно и неприятно, противно, будто грядущая обязательная несвобода, обязанность тягостная подчиняться, выполнять приказания... Ему было мучительно читать о службе в армии, но он все время возвращался к этим книгам, к этим страницам, перечитывал их, будто нарочно хотел мучить себя... Особенно мучительны ему были «Севастопольские рассказы» Толстого, «Холера» Людмила Стоянова и «Прощай, оружие» Хемингуэя... В этой повести — «Холера» — о вспышке холеры в армии, еще, кажется, в Первую мировую или во время Балканских войн; там одного из персонажей — молодого солдата, бывшего студента, звали Лазаром , и он едва не умирал от холеры... И Лазар все возвращался, мучая себя, к этим страницам... Но он говорил, что когда ему действительно пришлось служить в армии, страшно не было. Правда, не было и никаких военных действий и никаких эпидемий... Когда мне было лет двенадцать, я увлеклась медициной, но, конечно, выборочно, анатомия мне казалась скучной, а психиатрия — интересной; и я заинтересовалась эпидемическими болезнями — чумой, холерой; их ведь занятно описывали в книгах... Тогда я узнала, что основной признак холеры — сильная диаррея — понос. А в повести Людмила Стоянова какая-то странная холера — без диарреи... Что это было — стыдливость автора?..