Судьба убийцы

Я ударилась о помост под ногами женщины в голубом и грузно упала на пол, обхватив ушибленные ребра. Воздуха в груди совсем не осталась, я не могла даже пискнуть, не то что закричать от боли.

– Ты старая дура! – Двалия не выкрикнула это, а проговорила холодно и мрачно. Стражники схватили ее и потащили прочь от возвышения, но и тогда она продолжала говорить спокойно, будто они ее и пальцем не тронули: – Ты отказывалась читать, что мне удалось узнать, изучив множество снов. Ты не прислушалась ко мне, когда я пыталась предупредить, что за тварь вы впустили в наш дом. Я говорила, что он освободит драконов. Ты сказала – он не сможет. Я умоляла отпустить меня с Илисторой, чтобы я могла защищать ее. Вы все сказали: нет. Кебал Робред справится, сказали вы. Но он не справился, и она умерла. Она умерла ужасной смертью, умерла одинокой, замерзшей калекой, а драконы, которых вы так боитесь, оказались на свободе.

Двалия не пыталась вырваться. Стражники держали ее за локти, но, похоже, чувствовали себя глупо. Виндлайер раскачивался вперед-назад на коленях, громко шмыгая носом. Я лежала там, где упала, пытаясь вздохнуть, глядя на нее.

– Любимый мертв, – продолжала она. – Я знаю это, я чувствую. Я убила его самой страшной для него смертью, и я украла клинок, который он со своим Изменяющим точил на нас. Я привела вам Нежданного Сына из пророчеств, а вы только и способны, что смотреть с высоты своих тронов и отказываться принимать из моих рук знание. Я не удивлена, что Капра не желает слушать о моих открытиях. Она всегда меня ненавидела. Феллоуди способен думать только о том, как бы потешить свою похоть, а Колтри боится, что, если скажет хоть слово правды, вы тут же напуститесь на него за то, каким обманщиком он всегда был. Но ты, Симфэ? Я была о тебе лучшего мнения. Я думала, ты умнее. Я считала, что однажды ты свергнешь остальных троих и станешь править Клерресом так, как им и следует править. Но нет. Все нити времен в ваших руках, но вы позволите им распуститься еще до того, как закончится наш век. Я принесла вам то, что способно отыграться за все ваши глупые ошибки, связанные с Любимым, а вы сидите, как жабы на камне, и палец о палец не ударите.

– Как смеешь ты нападать на меня? Как смеешь говорить с нами в таком тоне? Стражник! Десять плетей, – голосом холодным как лед приказала Капра одному из стражников.

Тот выпустил Двалию, предоставив напарнику самому держать ее, церемонно поклонился Четырем и быстро вышел из зала. Второй схватил ее за запястья. Двалия по-прежнему не сопротивлялась.

– Двадцать, – возразил Колтри. – Отличные были лошади. И больше я их уже не увижу.

В его словах не было ни тени сожаления или сочувствия. Он говорил так, будто просил стакан воды.

– Двадцать?! – взъярилась Капра. – Да как ты можешь делать вид, будто пострадал больше, чем я? Как ты смеешь!

– Ладно, десять. Десять! Но лошади были славные, – уступил Колтри и, вытащив из рукава зеленый носовой платок, высморкался в него. – Невосполнимая утрата, – пробормотал он, и Капра снова ожгла его взглядом.

– Так грубо. Так… приземленно. Десять. И давайте скорее покончим с этим. – И Феллоуди закрыл глаза, словно не в силах был даже смотреть на происходящее.

Красавица Симфэ заговорила последней:

– Двалия, ты зашла слишком далеко. Слишком часто я позволяла тебе выражаться со всей прямотой, но твои оскорбления несправедливы. Я не могу избавить тебя от наказания. Пять плетей, – предложила она. В голосе ее слышалось сожаление, но лишь легкое.

Капра в ярости повернулась к ней:

– Пять?! ПЯТЬ?! Ты тоже хочешь оскорбить меня? И Колтри, который лишился целого поколения превосходных лошадей? Она даже не сказала, что убила Любимого, только что уверена, будто он мертв! Она ослушалась нас, пошла наперекор и…

– Хорошо, десять, – согласилась Симфэ. – Пусть будет десять, и давайте на этом закончим. День и так выдался долгий.

Капра качала головой:

– Закончим и покинем эту палату. Однако сегодня вечером я жду вас всех в своих покоях в башне.

Послышались шаги стражника: он печатал шаг, звон цепи музыкой сопровождал его продвижение. Я с трудом села, прислонившись спиной к возвышению. Голова кружилась, меня мутило. Стала тупо смотреть, как стражник открывает в гладком полу невидимый прежде люк и крепит цепь к кольцу, обнаружившемуся под ним.

Двалия заговорила все так же сдержанно:

– Нет. Это нечестно. Это несправедливо. Нет.

Стражник, который тащил ее к кольцу, не обратил никакого внимания ни на ее слова, ни на ее попытки вонзить ногти ему в руку и вырваться. Она упиралась ногами в гладкий пол, но стражник продолжал тащить ее, нисколько не напрягаясь. Когда стражник поравнялся с напарником, тот схватил ее за волосы и защелкнул на шее железный обруч. Как она ни отбивалась, он запер замок на ошейнике – и вот уже Двалия, которая так долго изводила меня, сидит на цепи, как собака. Крепкие звенья приковали ее к кольцу в полу.