Судьба убийцы

Цепь была короткая. Двалия не могла даже встать в полный рост. Она постояла, согнувшись, злобно глядя на Четырех, потом села на корточки, скрестила руки на груди и уткнулась в них лицом изо всех сил.

Виндлайер часто, с присвистом дышал, но не двигался с места, так и стоял на коленях. «Да им же обоим это не впервой», – вдруг поняла я, когда стражник отступил на шаг и передал напарнику одну из двух палок, которые принес. Нет, не палок. С тяжелых оплетенных рукоятей упали короткие кожаные хвосты. Плети. Стражники со знанием дела встряхнули их и пристроились по бокам от Двалии.

– Глупцы! – в последней отчаянной попытке зло выкрикнула она, но голос ее звенел от страха, потому что один из стражников со свистом взмахнул плетью на пробу.

И началось.

Ей досталось не десять ударов. А сорок. По десять от каждого из Четырех. Стражники били по очереди, плети поднимались и опускались мерно, как молот в кузнице. Двалия не могла сбежать. Что самое страшное, она могла успеть подставить под удар ту или другую часть тела, но стражники слишком хорошо знали свое дело или просто были слишком жестоки. Плеть всегда рассекала нетронутую кожу или ложилась поперек кровавого следа, оставленного другим стражником.

Ее платье расползалось с каждым ударом. Сначала Двалия сидела, съежившись, на одном месте. Тонкая ткань платья, купленного капитаном для своей возлюбленной, постепенно рвалась и наконец разошлась совсем. Двалия начала коротко и пронзительно вскрикивать и передвигаться бочком, как жук, вокруг кольца. Стражникам было все равно. Она не могла от них спрятаться. Рассеченная плоть кровоточила, красные капли пятнали белый пол и голые руки палачей. Когда они заканчивали, плети опускались уже на голое мясо и оставляли за собой в воздухе дуги кровавых брызг. Я и не думала, что сорок – это так много.

Я зажала уши ладонями. Зажмурила глаза. Но каким-то образом все равно продолжала слышать звуки, которые издавала Двалия. Она не вопила от боли, не ругалась, даже не молила о пощаде. Она издавала жуткие звуки. Мои глаза раз за разом открывались как я их ни зажмуривала. Вот она – та, кто сломал мне жизнь, та, кого я ненавидела больше всех на свете, вот она, и плети рвут, хлещут и свежуют ее. С ней делают именно то, о чем я так для нее мечтала, и это, оказывается, отвратительно, страшно и невыносимо. Я была маленьким зверьком, попавший в силки. Я задыхалась, скулила и плакала, но никто не обращал на меня внимания. Я описалась, намочив штаны и напустив лужу себе под ноги. В тот день мне стало понятно, что, если бы я могла спасти Двалию от этого наказания, я бы это сделала. Пусть я ненавидела ее так сильно, что готова была убить, вряд ли я когда-нибудь смогу возненавидеть кого-то настолько, чтобы пытать его.

Двалия изо всех сил защищала глаза, но расплачиваться за это ей приходилось руками. Плети норовили ободрать ей плечо и мазнуть алым кончиком по щеке. Она прятала лицо в ладонях, но тыльные стороны ладоней ей прикрыть было нечем. В самом начале она сидела на корточках, скрестив руки на груди, но к концу истязания лежала на полу, подтянув колени к животу и пряча лицо в сгибе окровавленной руки.

Ее избивали быстро и ловко, но в эти бесконечные застывшие мгновения я чувствовала потоки времени – как они несутся, волоча все за собой, сметая все на своем пути. Каждый удар ложился туда, куда было предопределено. Каждый раз, когда ее истерзанная плоть содрогалась, место нового удара менялось. Но то, как оно менялось, тоже можно было рассчитать. Хотя меня так и выворачивало от происходящего, какая-то часть меня хладнокровно оценивала каждый удар и то, как она вела себя после. Если она сдвинется вот так – видела я, – стражник перенаправит руку эдак и удар придется вот туда, а кровь полетит в точности вот так. Все предопределено. Ничто не случайно.

И я с ужасом осознала, как все, что мы делали, вело нас туда, где мы очутились, к тому, что происходит теперь. Еще утром у нас была тысяча возможностей, тысяча путей, которые мы могли бы выбрать, чтобы избежать такого кровавого финала. Двалия могла остаться леди Обрицией, отправиться в гостиницу и дождаться своего капитана. Она могла отправить Симфэ послание с голубиной почтой и договориться встретиться с ней тайно. Могла прыгнуть за борт и утопиться. Или остаться на корабле. Так много путей позволили бы ей избежать катастрофы. Почему же она не увидела их и не догадалась, что произойдет?

Как я не предвидела, что она притащит меня сюда?

Я слишком плохо знала этих людей, чтобы предугадать, что теперь будет со мной.

– Тридцать восемь.

– Тридцать девять.

Стражники отсчитывали удары вслух, по очереди. Тут они хором выкрикнули:

– Сорок! – И две плети опустились одновременно.