Судьба убийцы

Наши агенты сообщают, что в городе Керл на полуострове Реден готовится к отплытию корабль с грузом превосходных нефрита и бирюзы, обработанных и необработанных. На другой корабль грузят древесину твердых пород, также высочайшего качества.

За последние шесть месяцев трое наших небелов видели во сне сильнейший шторм. Двоим снилось, что корабли разбились о скалы, когда тучи расступились и проглянула луна в первой четверти.

Хотя у нас нет уверенности, в каком месяце это может произойти, все три небела утверждают, что по их ощущениям это событие близко к будущим путям.

Податель сего предполагает, что разумно было бы снарядить корабль и держать его наготове в порту Скален-коув, у Харк-Рокса. Если бы этот корабль отправился по следам сильного шторма, то его команда могла бы собрать богатую поживу. Было бы также хорошо, чтобы его команду составляли люди, способные разобраться с теми, кто может оспорить право собственности на столь ценные грузы. Даже если кораблю придется ждать в полной готовности шесть месяцев, прибыль все равно выйдет значительная.

Сопоставитель седьмой ступени Йенс, отчет для Четырех

Как я умудрилась заснуть так крепко? Проснулась оттого, что какая-то женщина, просунув ногу между прутьями, тихонько толкала меня:

– Подвинься, пожалуйста, чтобы мне было куда поставить твою овсянку.

Ее голос прозвучал глухо и невыразительно. Солнце било в узорчатую стену, отпечатываясь на полу прихотливыми фигурками. Ракушки. Цветы.

Я села. Сначала ничего не понимала. Потом вспомнила. Двалию избили в кровь, меня посадили за решетку. А ночью… у меня появился друг? Я встала и прижалась к решетке, пытаясь заглянуть в соседнюю камеру, но смогла увидеть только коридор.

У женщины, которая меня разбудила, были каштановые волосы и карие глаза. На ней было светло-голубое платье без рукавов, перехваченное на талии поясом. Оно доходило ей до колен, а на ногах были простые кожаные сандалии. Она наклонилась, поставила поднос на пол, взяла с него миску овсянки и подсунула мне под дверь. Просто бежевая овсянка в белой миске. Ни сливок, ни меда, ни ягод. Ни Ивового Леса, ни шума с кухни, ни ожидания, когда спустится отец. Просто ничем не сдобренная овсянка и деревянная ложка. Я старалась быть благодарна и за это, пока ела. Каша оказалась совершенно безвкусная. Когда женщина вернулась, чтобы забрать миску, я спросила:

– Можно мне воды, чтобы умыться?

Она уставилась на меня озадаченно:

– Мне не говорили дать тебе воды.

– А вы не могли бы попросить разрешения дать мне немного?

У нее глаза на лоб полезли.

– Разумеется, нет!

Густой мрачный голос, знакомый мне по минувшей ночи, произнес:

– Она не может сделать ничего, о чем ей нарочно не сказали, что надо сделать.

– Неправда! – выпалила женщина и тут же испуганно зажала себе рот обеими руками.

Она наклонилась, торопливо поставила мою миску на поднос и поспешила прочь так быстро, что аж посуда зазвенела.

– Ты напугал ее, – сказала я.

– Она сама себя запугивает. Как и все они.

Тут меня отвлек звук открывающейся двери в конце прохода. Прижавшись щекой к прутьям, я смогла разглядеть, как в тюрьму по одному заходят Четверо. Сегодня они были одеты не так торжественно, но по-прежнему каждый в свои цвета. За ними шли личные стражники. Симфэ была в красном платье без рукавов, ниспадавшем свободными складками до самой земли, с алым поясом. Феллоуди – в длинной желтой рубахе и штанах до колен. Пудра Колтри отчасти осыпалась на его зеленый жилет, и казалось, что он попал под снег. А вот наряд Капры меня удивил. На ней было нечто вроде очень свободной длинной голубой рубахи с широкими струящимися рукавами. Если под этой рубахой на ней и были штаны, то слишком короткие: из-под подола торчали ляжки, крепкие, но бледные, как рыбье брюхо. Сандалии из коричневой кожи звонко хлопали по ее подошвам при каждом шаге. Я никогда еще не видела, чтобы люди так одевались, и уставилась на нее во все глаза, когда она остановилась у моей клетки.