Судьба убийцы

Когда Кендри взялся за четвертый бочонок, из Трехога к Смоляному подошла лодка.

– Примите конец! – крикнули из нее.

Никто и не подумал.

Маленькая женщина, с красным лицом и густыми черными волосами, встала посреди лодки:

– Вчера вечером в назначенный час произошло голосование. То, что вы делаете, запрещено Советом Удачного. Решение наложить запрет утверждено Советом Дождевых чащоб. Вы обязаны перестать делать это немедленно!

– Что ты сказала? – переспросил Лефтрин. – Повтори, пожалуйста, – попросил он, так как в эту самую минуту над нами, радостно трубя, пролетел большой серебряный дракон.

– Немедленно прекратите!

– Что прекратить?

Гребцы в лодке выбивались из сил, удерживая ее вровень со Смоляным. Похоже, каждый раз, когда им почти удавалось ухватиться за его якорный канат, наш баркас чуть смещался и оставлял их с носом. А та, что раньше была Проказницей, снова и снова пролетала низко над нами, так что всем приходилось пригибаться под порывами ветра от ее крыльев, а лодку швыряло как игрушечную. К тому времени, когда женщина прокричала, что мы не должны помогать какому-либо кораблю превращаться в дракона, Кендри прикончил последний бочонок и игриво подбросил его в воздух. Волею случая тот упал как раз рядом с лодкой, и представительница Совета чуть было не вывалилась за борт: один из гребцов чудом успел подхватить ее.

Капитан Лефтрин укоризненно покачал головой, скорчив издевательскую гримасу:

– Любой ребенок знает: нельзя стоять в лодке.

– За это у тебя отберут корабль! – закричала женщина, пока гребцы вели ее лодку обратно к берегу. – Тебя накажут за неподчинение законному решению Совета!

Никто ее не слушал. Из Кендри получился очень яркий дракон – черный с оранжевыми, розовыми и красными пятнами и полосками. Глаза его были зелеными, как нефрит. Он был меньше Проказницы, и когда взлетел, то не взревел, а скорее издал нежную трель. Вместе с Проказницей Кендри принялся порхать у нас над головами. Один раз они сцепились в воздухе, будто хотели подраться, потом улетели вверх по реке.

Капитан Лефтрин оглядел свою палубу, где было слишком много матросов:

– Пора. Поднимайте якоря. Смоляной хочет домой.

* * *

– Он что-то с собой сделал, – пробормотал капитан Лефтрин, обращаясь к жене.

Мы с Элис сидели на камбузе, и она показывала мне, что некоторые морские узлы – на самом деле те же узлы, что моя мама использовала в рукоделии. И тут вошел капитан. Снаружи шел дождь, капли с капитанского непромоканца упали на маленькую плитку и зашипели, когда он наливал себе кофе.

– Сделал с собой? – встревоженно переспросила Элис.

Лефтрин покачал головой.

– Мы идем быстро, – резко объявил он, обращаясь ко мне. – Просто потрясающе быстро. – И добавил, поглядев на жену: – Быстрее, чем когда-либо с тех пор, как я стал капитаном. – С этими словами он вышел обратно под дождь.

Должно быть, у меня сделался испуганный вид.

– О, не волнуйся, милая, – ласково сказала Элис. – Просто корабль с нами шутки шутит. Уверена, скоро все уладится.

Но для меня, как бы быстро ни шел Смоляной, время в путешествии вверх по реке тянулось очень медленно.

Я научилась играть еще три песенки на дудочке. Спарк и Пер настаивали, чтобы я выучила больше морских узлов, и я удивила их, рассказав про рукоделие. Мне было трудно управиться с толстыми канатами: мои руки для этого были слишком малы и в них не хватало силы. Но из тонкой бечевки мы с Элис вывязывали подставки под горячее. Я проводила с ней много времени – то на камбузе, помогая готовить еду, то в ее каюте, слушая рассказы о ее детстве в Удачном. Когда мы вместе прогуливались по палубе, капитан Лефтрин часто смотрел на нас с тоской в глазах.

По ночам, если погода была хорошая, мы спали на крыше надстройки, глядя перед сном на звезды в черном небе. Однажды вечером, когда баркас привязали на ночь к деревьям возле песчаного берега, мы с Янтарь отправились собирать какое-то растение, похожее на камыш. Она срезала несколько длинных стеблей, принесла на палубу и сделала из них свистульки. Пер стал учиться играть вместе со мной. Звук у этих свистулек был не такой приятный, как у деревянной дудочки, но нам нравилось, как получается. Нас часто выгоняли на корму, когда мы разучивали мелодии.

Любимый давал мне и другие уроки в крохотной каюте, где жили он, Спарк и я. Он рассказывал о снах, о том, как меняется моя кожа, об ответственности за судьбы мира и о том, как это сказывается на моей совести. Он рассказывал мне о других Белых Пророках и о том, как они изменили мир, порой не сделав, на первый взгляд, ничего особенного. Вопреки собственной воле я заслушивалась этими историями. Любимый понемногу начинал мне нравиться, сколько бы я ни лелеяла свой гнев на него, когда скучала по отцу темными ночами.

Он учил меня, что великие события часто проистекают из малых.