Судьбы и фурии

– Как я могу? – спросил он, ласково приподнимая ее лицо за подбородок. На Матильду накатило огромное искушение закрыть глаза и просто погреть лицо в его ладони, но она с ним справилась.

– Позвони мне в среду, – сказал он, вкладывая в ее руку визитку.

Она хотела было снова сказать «нет» и скомкать визитку, но не сделала ни того ни другого.

Мужчина протянул водителю такси деньги, а затем мягко закрыл за Матильдой дверцу. Позже, когда она ехала в поезде домой, ее бледное лицо отражалось в окне, на фоне проносящейся мимо зеленой Пенсильвании. Но она задумалась так глубоко, что не замечала ни пейзажей, ни этого отражения.

В СЛЕДУЮЩУЮ СУББОТУ она снова приехала в город.

Что было до этого? Телефонный звонок. Вежливо назначенная встреча. То же красное платье, те же каблуки, та же прическа.

Встреча.

Матильда вспомнила о своей бабушке из Парижа, о том, как небрежно и в то же время элегантно та всегда выглядела, вспомнила о сырных объедках для крыс и голубей на подоконнике, о том, как высоко бабушка несла себя, несмотря на все жизненные трещины.

Матильда часто слушала то, что происходило в ее комнате, сидя в своем шкафу, и думала: «Никогда. Со мной такого не случится. Я скорее умру».

Никогда – довольно лживая штука. У нее не было ничего лучшего, а время шло.

Мужчина ждал ее на вокзале. Он не притронулся к ней, даже когда она села в обитый кожей салон его машины. Кажется, он ел леденцы от горла – в воздухе пахло ими. Глаза Матильды были сухими, но мир вокруг все равно почему-то казался расплывчатым. Комок у нее в горле был больше, чем оно могло вместить. Швейцар у дверей показался ей выходцем из Средиземноморья – лохматый и коренастый, хотя Матильда его особо и не рассматривала. Внутри все было покрыто гладким, блестящим мрамором.

– Как тебя зовут? – спросил ее седовласый мужчина, когда они вошли в лифт.

– Матильда, – ответила она. – А твое?

– Ариель, – сказал он.

Она взглянула на свое отражение в блестящей медной двери лифта: размазанное пятно красного, белого и золотого. Очень тихо она сказала:

– Я девственница.

Он достал платок из нагрудного кармана и промокнул лоб.

– Меньшего я и не ждал, – сказал он и галантно, но как будто в шутку поклонился, а после открыл перед ней дверь.

Он передал ей стакан холодной газированной воды. Квартира у него была огромной, по крайней мере, казалась такой. Две стены состояли сплошь из стекла. Остальные были белыми, с гигантскими мерцающими разными цветами картинами. Он снял пиджак, повесил его на вешалку, сел и сказал:

– Можешь чувствовать себя как дома.

Она кивнула, подошла к окну и взглянула на лежащий внизу город. Через пару минут он сказал:

– Под «можешь чувствовать себя как дома» я подразумевал «можешь снять одежду».

Матильда отвернулась от него, скинула туфли, расстегнула платье и позволила ему упасть к ее ногам.

На ней было белье из черного хлопка, почти как у маленькой девочки, то самое, которое вызвало столько улыбок в агентстве неделей раньше. Лифчик она не надела, он был ей не нужен.

Она повернулась, убрав руки за спину и смерив Ариеля тяжелым взглядом.

– Снимай всю одежду, – сказал он, и она медленно стянула трусики.

Пару минут он молча разглядывал ее, а она ждала. Затем сказал:

– Повернись, пожалуйста.

И она послушно повернулась. Здания снаружи утопали в тусклом дыме, и, когда на доме напротив зажглись огни, они казались просто квадратиками света, парящими в космосе.

Когда он встал, чтобы подойти к ней, Матильда содрогнулась.

Он потрогал ее между ног и улыбнулся, увидев влагу на своих пальцах.

В сравнении с мясистым лицом его тело оказалось слишком худым и почти безволосым, если не считать ореолов темных волос вокруг сосков и полоски, тянущейся от пупка к паху. Он лег на белоснежный диван, и она вынуждена была корчиться над ним, пока ее бедра не начали пылать и подрагивать от напряжения.

Тогда он неожиданно раздвинул их и вошел, улыбнувшись при виде вспышки боли на ее лице.

– Нырять проще, чем протискиваться, милая, – сказал он. – Первый урок.

Матильда никак не могла понять, почему немедленно, в тот же момент, не встала, не оделась и не сбежала. Эта боль была воплощением ненависти. Она попыталась отвлечься, пялясь на один из золотых квадратиков света за окном, считая про себя, но он сжал ее лицо и силой повернул к себе.

– Нет. Пожалуйста, смотри только на меня.

И она смотрела.

В углу комнаты виднелся источник искусственного света, какие-то высокотехнологические часы. Их свет превратил часть его головы в пульсирующее зеленое нечто.

Казалось, он ждет, когда она сдастся, но этого не происходило. Она вся обратилась в камень и чувствовала только, как растет и усиливается давление внутри.

Когда последовало долгожданное облегчение, она тут же поднялась на непослушные ноги, ощущая только жгучую и всепоглощающую боль.

Он нарезал банан кружочками, выложил их на ее теле, медленно съел один за другим и сказал, что это был его ужин.

– И даже больше, – добавил он. – Похоже, я объелся.