На допросе 31 июля о. Игнатия также спрашивали о Т. Пшеничной, но он лишь сказал, что случайно познакомился с ней в конце 1933 г., видел пару раз в Днепропетровске в Лазаревской кладбищенской церкви, но не верил, что она царская дочь, и не говорил с ней об этом. На последнем, пятом допросе, 20 августа, священник признался в проведении антисоветских разговоров, в частности, в Киеве на кладбище 22 мая 1935 г. говорил верующим, что они «переживают время воцарения антихриста». Признал о. Игнатий и проведение «антисоветской агитации» во время сбора милостыни в священнической одежде на базаре у крестьян[640]
.Из трех арестованных священнослужителей наиболее стойко вел себя о. Д. Шпаковский. На первом допросе, 17 июля, он лишь сообщил свои биографические данные и указал, что не служит, так как его храм был закрыт, а «другие церкви не признает», и подчиняется находящемуся в ссылке еп. Дамаскину. Второй допрос, 20 июля, был целиком посвящен знакомству о. Димитрия с этим Владыкой, но священник лишь кратко изложил явно сочиненную им для следователя версию случайной встречи на улице.
21 июля о. Димитрию пришлось давать объяснения в связи с найденным у него во время обыска удостоверением о присоединении к еп. Павлу (Кратирову) от 21 ноября 1930 г., а 22,23 и 29 июля — в связи с обнаруженными письмами еп. Дамаскина из ссылки и грамотой Владыки о награждении его, благочинного, золотым наперсным крестом. При этом священник уклончиво говорил, что епископ сообщал ему лишь об условиях своей жизни в ссылке и, как и раньше, указывал молиться келейно. На одном из допросов о. Димитрий заявил: «Прошу записать в протокол, что епископ Дамаскин Цедрик, приняв меня к себе в общение, категорически запретил мне совершать моления на дому с участием посторонних лиц». Батюшка признал лишь совершение треб на кладбищах и сообщил, что число «его последователей из бывших прихожан» составляло 10–12 человек, но по именам их не назвал, указав: «Фамилии этих лиц назвать не нахожу возможным, так как опасаюсь, что они могут подвергнуться репрессиям». По поводу фразы в письме еп. Дамаскина от 23 июня 1935 г. о возможной необходимости ухода в «сокровенные катакомбы», о. Димитрий сказал, что ничего предпринять для осуществления этого указания не сумел, «хотя имел намерение на время совершенно оставить Киев и своих прихожан»[641]
.При обыске у о. Д. Шпаковского были найдены и два письма ссыльного иеромон. Варсонофия (Юшкова), и священнику пришлось объяснять их происхождение на допросах 29 июля и 1 августа. Кратко рассказав историю назначения о. Варсонофия на приход в с. Болотня, о. Димитрий дал понять, что об упоминаемых в письмах лицах знает очень мало: три женщины ему вообще неизвестны; священник Владимир Веселовский, вернувшись из ссылки, несколько раз заходил в Покровскую церковь Киева, а сейчас работает чернорабочим в Черкассах; о. Иоанн Мицкевич — настоятель церкви в мест. Кормы, в 15 верстах от Болотни, якобы «занимал неопределенную позицию в церковной ориентации» и был осужден на 3 года лишения свободы.
Последний, седьмой, допрос о. Димитрия состоялся 29 августа и касался в основном «связей» священника в пос. Ирпень. На соответствующий вопрос следователя батюшка сообщил, что был в поселке лишь несколько раз «по личным мотивам» и посещал двух женщин, но не помнит, кого и где, а также тяжело больную туберкулезом Сашу и жену умершего иосифлянского протоиерея Д. Иванова Антонину Васильевну, которая уже уехала из Ирпеня. Вероятно, эта «забывчивость» о. Димитрия позволила ирпенской тайной общине просуществовать еще два года. Позднее, в июле 1937 г., семь ее членов были арестованы, из них один расстрелян, а остальные шесть 4 сентября того же года приговорены к 8–10 годам лагерей. Все они были отправлены под Магадан в лагерь Молга. Елене Бабенко удалось отправить об этом телеграмму бывшим инокиням Покровского монастыря, тайно жившим в Киеве[642]
.Последний вопрос следователя о. Димитрию был о связи с высланным епископом Уманским Макарием (Кармазиным), недавно осужденным по иосифлянскому делу в Костромской области. Священник ответил, что лично этого епископа не знает, переписки с ним не вел и только слышал, что он до 1927 г. служил в Киеве, а сейчас проживает на Волге.