Судьбы иосифлянских пастырей

Обеспокоенные тем, что следствие принесло не те результаты, на которые они рассчитывали, органы О ГПУ привлекли к делу четырех «свидетелей», в первую очередь, жену о. Димитрия Наталью Алексеевну Шпаковскую. Ее допросили первой — 9 сентября. На вопрос о письме еп. Дамаскина от 23 июня 1935 г. матушка ответила, что получила его по почте на свое имя и давала читать лицам, знающим епископа, а в момент ареста спрятала письмо за подкладку пальто. Другие обвинения Наталья Алексеевна отвергла: «Собраний последователей Дамаскина и мужа и нелегальных молений в нашей квартире не было, и, когда епископ останавливался у нас, его никто не посещал». В анкете о. Димитрий указал еще четырех своих родственников: сестер Ненилу Венедиктовну Кошман (учительница, замужем, где живет, не знает), Таисию Венедиктовну Олещук (живет в мест. Выславицы Люблинской губернии в Польше) и сыновей Анатолия (служит в Советской армии) и Николая (работает слесарем на киевском заводе «Медканцпринадлежности», проживает с родителями), но никто из них допрошен не был.

Вторая свидетельница, М. Ф. Сахно, 13 сентября рассказала о двух своих встречах с еп. Дамаскиным на квартире о. Димитрия, но при этом заявила: «Ничего антисоветского о Шпаковском не знаю». Других двух свидетелей спрашивали, в основном, об о. Каллинике (Хоменко). Домохозяйка Т. Т. Волховская сказала, что знает его очень мало (умолчав, что иеромонах совершал в ее квартире тайные богослужения), о. И. Шпаков лишь жил у нее несколько раз недели по две, а Т. Пшеничной тоже почти не знает.

«Разговорить» следователям удалось лишь брата сосланного свящ. Бориса Квасницкого Иустина Тихоновича, который сам окончил 4 класса Духовной семинарии, в 1919 г. подвергался аресту со стороны Киевской ЧК, с 1928 г. работал сторожем в Киевской обсерватории и одновременно был чтецом и певчим хора иосифлянской Покровской церкви. И. Т. Квасницкий показал, что входил в общину о. Каллиника, который по его совету устроился на работу в обсерваторию, и на молитвенных собраниях в квартире иеромонаха бывало 10–15 человек. После закрытия весной 1934 г. Покровской церкви Иустин Тихонович активно участвовал в безуспешных хлопотах перед органами власти о предоставлении киевским иосифлянам Вознесенской церкви[643].

Обвинительное заключение было составлено 13 октября 1935 г. Органы следствия ходатайствовали о высылке всех арестованных в отдаленные местности на 5 лет, так как они «изобличаются в том, что, принадлежа к нелегальной организации „Истинно-Православная Церковь“, организовали в Киеве подпольные группы „истинно-православных“, проводили у себя на дому и на квартирах последователей нелегальные моления и вели среди верующих антисоветскую агитацию». 19 ноября 1935 г. проходившее в Москве без присутствия обвиняемых и свидетелей Особое Совещание при НКВД СССР приговорило трех священнослужителей к одинаковому сроку — 3 годам ссылки в Северный край. 21 ноября последовало указание отправить их в Архангельск в распоряжение Управлению НКВД по Северному краю с первым отходящим этапом[644].

Священномученик епископ Дамаскин был арестован вскоре после этого — в марте 1936 г. — по делу Истинно-Православной Церкви в Вятской епархии, после более чем полугодового следствия Владыка оказался приговорен к заключению в Карагандинский лагерь, где был расстрелян в сентябре 1937 г.[645]

Отец Димитрий окончил дни своей земной жизни на Севере. 2 августа 1939 г. он был приговорен Архангельским областным судом по обвинению в антисоветской агитации к 5 годам лишения свободы и заключен в лагерь. Батюшка страдал туберкулезом легких, еще 11 сентября 1935 г. тюремная медицинская комиссия выявила у него миокардит и катар легочных верхушек. Тяжелые условия заключения, работа на лесоповале окончательно подорвали здоровье о. Димитрия, и 15 января 1942 г. он скончался в Обозерском лагерном отделении Архангельской области. Реабилитирован батюшка был 31 октября 1989 г., но родственники узнали о его судьбе лишь в 1992 г.[646]

Архимандрит Алексий (Терешихин) и община сестер Иоанновского монастыря в Александро-Невской Лавре