Судьбы изменчивые лики

«Алена, краса моя ненаглядная! Как истосковалась душа моя по тебе», — расплетая косу, тихо нашептывал Архип, нежно касаясь губами золотистых волос. В ярком лунном свете отражалось белизной ее сбитое стройное тело. Легкий ветерок тихо перебирал Аленины волосы, и казалось, будто русалка, вся свободная, переполненная гордостью от упоения своей силой, молодостью, взошла на берег Ваграна, покинув его величественные, устремляющиеся вперед воды. И только поцелуи Архипа, которыми он осыпал ее щедро, ограничивали, брали в плен эту свободу, завлекая в стихию разгорающейся страсти. Алена, поддавшись ее власти, уже ощущала прикосновение сильных рук, мускулистого тела, трепетное влечение, которое окутывало ее своим теплом. Она погружаясь в особый мир таинства, но вдруг откуда-то из глубин памяти стали наплывать образы, далекие, казалось уже давно забытые, и которые она совсем не ждала. Это жито, колосящееся тяжелыми колосьями, играющее разноцветьями, синевой появляющихся то тут, то там васильков. Эти бескрайние просторы полей, начинающихся прямо за околицей родного села. Эти гречишные поля и сочные травы, которые рождают особые, ни с чем не сравнимые ароматы. И Василь, ее Василь, рассекающий своим молодым сильным телом волны жита, распахнув свои объятья, устремляющийся навстречу ей, Алене. Ее будто обдало холодом. «Нет!.. Нет!.. — пронеслось в сознании. — Зачем эти воспоминания пришли именно теперь? Я давно похоронила их, вычеркнула из своей памяти. Прошлого нет, как и возврата к нему. Меня предали, бросили, благословили на верную гибель! Но что же делать с чувствами, с той болью, что заполняет сердце, вытесняя еще совсем недавно пришедшее успокоение?!» Паника, граничащая с отчаянием, заставила ее отпрянуть. Подняв глаза, она увидела устремленный на нее взгляд Архипа. Алена показалось, что он был таким же, как в тот страшный далекий день, казалось последний день жизни на этой земле, взгляд человека, которому надо было сделать сложный для себя выбор. Он медленно скользил сначала по лицу, затем переходил на ее сильное, сияющее белизной тело и возвращался вновь. Их взгляды сошлись.

«Архип… Как много он для меня значил. Это он сохранил нам жизнь, мне жизнь, оберег от расправы уже здесь, среди чужих людей, для которых они были получеловеки, просто ссыльные. Если бы не Эрика, Хельга, Нэла да Архип, неизвестно, чем бы все закончилось», — глядя вслед уходящему в темноту Архипу, думала Алена. Ее не покидало чувство вины, а в ушах все еще стояла брошенная ей фраза, с обидой, укором: «Ну, сколько еще будет между нами стоять эта память о прошлом?!» Алене почему-то вспомнился Североуральск, куда она, наконец, рискнула выбраться из села, чтобы прикупить необходимые в хозяйстве вещи. Они уже больше года прожили в Покровском. Только по прошествии стольких лет Алена осознала, что это было самое страшное и тяжелое время в их жизни. А тогда они все так радовались, что к ним пришла хоть и относительная, но все же свобода, что у них есть земля, к которой надо приложить силы, чтобы она их охранила. Три сестры Эрика, Хельга и Нэла, педантичные немки, сосланные сюда раньше, помогали, чем могли. А как благодарна была Алена им за то, что заботу об Алеське. Это тогда, когда обессиленные, они добрались, наконец, до берега Ваграна, эти женщины заслышав плачь ребенка, бросились на помощь. А потом был изнурительный труд на выживание.

Им ничего не позволили взять с собой, выгнали из собственной хаты в чем стояли. И когда они, наконец, добрались до этих мест, в нехитром скарбе кроме какого-то барахла, которое удалось захватить с собой, был только небольшой нож, пара самодельных ложек, которые Игнат выстругал по дороге из дерева, да стопка для питья, тоже выструганная, выдолбленная из какой-то толстой ветки. Эрика, самая деятельная из трех сестер, еще до революции была активным членом партии эсеров, разрабатывала аграрную программу переустройства России. И теперь пыталась реализовать ее в этом забытом Богом крае, вдалеке от людей и цивилизации. Поэтому Игнату было с кем отвести душу, когда он принялся за хозяйские дела. По всему было видно, как он истосковался по земле, по сельскому труду.