Судьбы водят хоровод

Вероничка в раннем детстве веселила родителей тем, что вставала на любое возвышение – стул в комнате или пенек в лесу – подхватывала подол платья, растягивала его в стороны и торжественно говорила: «Я – королевишна». При этом смотрела свысока (не зря же на стул залезала) и повелительно. Родители млели. Особенно Антон, который живых «королевишен» отродясь не видел.

С годами эти милые спектакли ушли в семейный архив, превратились в воспоминания. Дочка больше не залезала на стул и не растягивала платьице, как «королевишна». Но Любане порой казалось, что она так и не слезла с того стула. Вместо наивной и самозваной «королевишны» в их семье поселилась обычная королева, привыкшая к поклонению и обожанию.

С утра Вероничка торопила мать с завтраком. Ей не терпелось убежать к тете Илоне. Приходила она вечером, часто сытая, садилась смотреть кино и вдруг ни с того ни с сего спрашивала: «А почему у тебя, мама, маникюра нет?» Любаня что-то объясняла, сваливая вину на корову, которую каждый день надо доить, но с того дня, накрывая на стол, старалась прятать руки.

Потом так же прямолинейно Вероничка поинтересовалась, почему Любаня не носит шляпу.

– Как же не ношу? Конечно, ношу! – пыталась оправдаться мать. – Вот же, совсем новая.

И она снимала с вешалки свою холщовую шляпу с широкими обвисшими полями, которые защищали от солнца не только лицо, но и плечи, когда она возилась на огороде.

– Нет, это просто панамка такая огромная, – отворачивалась Вероничка.

Что такое французская косичка, Любаня скоро узнала. Вероничка пришла домой, сияя от осознания собственной красоты. Причудливое кружево из волосиков обрамляло лицо дочки.

– Это мне тетя Илона сделала. Тебе нравится?

– Нравится, дочка. Как такое может не нравиться? – Любаня заставила себя улыбнуться.

Ревность, выпустив когти, впилась мертвой хваткой. Перед глазами поплыли картинки, как холеные пальцы Илоны, с маникюром и красивыми кольцами, прикасаются к волосикам ее девочки, гладят их, разбирают на пряди. Может быть, она даже поцеловала эти волосики, эти веселые мышиные хвостики, которые так сладко пахнут, особенно со сна.

Любаня решила, что настал предел ее терпению. Завтра же она пойдет и поговорит с этой Илоной. Той на вид лет сорок, пора своих детей иметь. А не обзавелась, так нечего чужих подманивать.

С вечера она поймала у магазина Зинаиду, у которой городская Илона снимала половину дома.

– Зин, постой, спросить хочу.

– Ну? – удивилась Зинаида. С Любаней они не дружили с тех пор, как подрались их петухи.

– Как живешь? А то я смотрю, у тебя жиличка заметная, вся такая из себя.

– Так ты про мою жизнь или про нее спросить хотела? – моментально срезала смекалистая Зинаида.

– Да ладно тебе, не ершись. Мы нашего петуха давно съели, он и вправду дурной оказался.

– А я что говорила? Главное, еще оправдывала его, – уже более миролюбиво отозвалась Зина.

– Так свое всегда оправдываешь. Ты ж, небось, свою жиличку тоже оправдываешь.

– А за что ее ругать-то?

– А не за что? Ходит такая, гуляет вся из себя, небо коптит. А чем занимается? Семья у нее есть? Дети?

Зинаида просекла любопытство Любаши и резко ее осадила:

– Вот съедет она назад к себе в город, тогда приходи, посплетничаем. А пока она со мной дом делит, я ее полоскать не буду. Но если очень интересно, детей вроде нет, а муж есть, богатый какой-то. Потому и не работает. Он ей через день с шофером сумки с деликатесами отправляет. Чего там только нет. И икра, и балык… Знаешь, что это такое?

– И халлуми?

– Какое еще халлуми?

Но Любаня не ответила. Махнула рукой и пошла своей дорогой, таща сумку, из которой выпирали греча и макароны. Без халлуми.

И вот петухи дали отсчет новому дню, которого ждала и опасалась Любаня. Надев лучшее платье в крупный горох, она пошла к Илоне. Вероничку попросила посидеть дома до своего возвращения. Разговор не предполагал свидетелей.

Чувствуя, как волнуется, проще говоря, трусит, она отворила калитку во двор Зинаиды. Автоматически пробежала глазами по палисаднику, оценила, как сочно цветут георгины, подумала, что под свои цветы давно пора компост подложить, в целом поставила Зинаиде твердую «четверку с плюсом» и шагнула к крыльцу. Но дверь была заперта. Зинаида, понятное дело, на работе. А вот Илона где?

– Вам Зинаиду? – окликнули ее.

Любаня обернулась.

В глубине огорода у Зинаиды была маленькая лужайка, которую она называла «зоной отдыха» и предъявляла отдыхающим как оправдание завышенной арендной платы. Лужайка была крохотной, в окружении огромных лопухообразных тыкв и кабачков. На этой лужайке уместился раскладной стул с полотняным сиденьем, который дачники называли шезлонгом. На стуле сидела… Нет, полулежала… Опять нет… Возлежала Илона.

Сначала Любаня подумал, что на Илоне из одежды только шляпа. Потом пригляделась и заметила крохотный купальник, который напоминал две полоски, нанесенные цензором поверх роскошной картины. Любаня вспомнила свой купальник, напоминающий костюм аквалангиста, если с него срезать рукава и штанины.