Я знаю эти руки. Сколько гроз Осилили несильные, родные. Их сковывал петрищевский мороз, Отогревали их Костры лесные. У смерти отвоевывая нас, Дрожа от напряженья и бессилья, Они, как новорожденных, не раз, Запеленав, из боя выносили. А позже, запеленаты в бинты, Тяжелых слез ни от кого не пряча, Вернувшись из смертельной темноты, Мы узнавали их на лбу горячем. В них тает снег и теплится огонь, Дожди звенят и припекает солнце, И стонет скрипка, и поет гармонь, И бубен заразительно смеется. Они бегут по клавишам. И вдруг Я замираю, восхищеньем скован: По властному веленью этих рук Во мне самом рождается Бетховен. Мир обступил меня со всех сторон, Лишь на мгновенье задержав вращепье, И, как воспоминанье, древен он И юн, как наступившее свершенье. Они бегут по клавишам. И вот Воскресло все, что память накопила... Мне мама колыбельную поет, Отец сидит в раздумье у камина. И дождь в горах, и вечный шум речной, И каждое прощанье и прощенье, И я, от свадьб и похорон хмельной, Жду журавлей залетных возвращенья. Вот вышли наши женщины плясать. О, крылья гордой лебединой стаи! Боясь свою степенность расплескать, Не пляшут - плавают, не пляшут, а летают. Пожалуй, с незапамятных времен Принц ищет в лебедях приметы милой, И мавры убивают Дездемон Уже давно во всех театрах мира. И Золушки находят башмачки, Повсюду алчность побеждая злую. Целую жесткость нежной их руки И нежность мужественных рук целую. Целую, словно землю. Ведь они Мир в маленьких своих ладонях держат. И чем трудней и пасмурнее дни, Тем эти руки и сильней и тверже. Мир - с горечью и радостью его, С лохмотьями и праздничной обновой, С морозами и таяньем снегов, Со страхами перед войною новой, Вложил я сердце с юношеских лет В любимые и бережные руки. Не будет этих рук - и сердца нет, Меня не будет, если нет подруги. И если ослабеют пальцы вдруг И сердце упадет подбитой птицей, Тогда сомкнётся темнота вокруг, Тогда сомкнутся навсегда ресницы. Но силы не покинули меня. Пока живу, пока дышу - живу я. Повсюду, низко голову склоня, Я эти руки женские целую. III