Судья Ди за работой

Кашель утих, лишь когда она сняла с гостя шубу и усадила его в бамбуковое кресло за расшатанный чайный столик. В маленькой темной комнате оказалось очень тепло; стоявшая в углу медная жаровня была наполнена пылающими углями. Заметив удивленный взгляд судьи, Жасмин насмешливо объяснила:

— В наши дни выгодно быть потаскухой. У нас полно армейского угля. Служим нашим доблестным воинам!

Она взяла свечу, зажгла ее от жаровни, поставила на стол, а потом удалилась за занавеску, скрывающую проход в другую комнату. В мерцании свечи судья осмотрел комнату. Напротив него, у стены, стояло обширное ложе; занавеси балдахина были отдернуты и не скрывали измятых одеял и перепачканной двойной подушки.

Вдруг до него донесся подозрительный звук. Он оглянулся. Звук доносился из-за выцветшей синей занавески, скрывавшей нечто, стоящее у стены. В голове у него пронеслась мысль, что все это может оказаться ловушкой. Военная стража на каждом углу кожу с воров сдирает, и все же разбои и убийства цветут в городе пышным цветом. Судья быстро встал, шагнул к занавеске и рванул ее в сторону.

Он невольно покраснел. У стены стояла деревянная колыбель. Из-под толстого, залатанного одеяла высовывалась круглая детская головка. Большие умные глазки смотрели прямо на него. Судья торопливо поправил занавеску и поспешил на свое место.

Жасмин внесла большой чайник. Налив судье чашку, она сказала:

— Вот, выпейте. Это особый сорт чая; говорят, он лечит кашель.

Она отправилась за занавеску, вернулась с ребенком на руках и отнесла его к постели. Одной рукой она расправила одеяла, а другой перевернула подушку.

— Простите мне этот беспорядок, ваша честь, — сказала она, укладывая ребенка на кровать. — Я принимала клиента прямо перед тем, как меня позвали к наместнику прислуживать за обедом.

С непосредственностью, отличающей женщин ее профессии, она стянула рубаху. Теперь на ней были только широкие штаны. Со вздохом облегчения она вытянулась на кровати, потом взяла ребенка и пристроила его у левой груди. Ребенок довольно зачмокал.

Судья Ди глотнул целебного чая; напиток приятно горчил. Помедлив, судья спросил Жасмин:

— Сколько твоему ребенку?

— Два месяца, — вяло отозвалась она. — Это мальчик.

Взгляд судьи упал на длинные белые шрамы, избороздившие плечи женщины; один широкий рубец сильно изуродовал ее правую грудь. Она подняла глаза, заметила этот взгляд и безразлично сказала:

— О, они не собирались так делать, это я сама виновата. Когда меня секли, я извивалась, пытаясь вывернуться, вот плеть и завернулась через плечо, поранив мне грудь.

— За что тебя секли? — спросил судья.

— Долго рассказывать, — только и ответила она, сосредоточив все свое внимание на ребенке.

Судья Ди допил свой чай. Теперь дышать ему стало легче, но в голове все так же пульсировала тупая боль. Когда он выпил вторую чашку, Жасмин отнесла младенца в колыбель и задернула занавеску. Она подошла к столу, потянулась и зевнула. Показывая на ложе, она спросила:

— Как насчет этого? Я уже немного отдохнула, а чай вряд ли стоит того, что вы мне заплатили.

— У тебя превосходный чай, — утомленно проговорил судья, — он стоит более того, что ты получила. — И чтобы не обидеть ее, тут же добавил: — Я бы не хотел заразить тебя этой проклятой легочной болезнью. Я выпью еще одну чашку, а затем пойду восвояси.

— Как вам будет угодно! — Сев напротив него, она добавила: — Я и сама выпью чашечку, что-то в горле першит.

За окном по смерзшемуся снегу захрустели шаги. То были ночные стражники. Они били полночь своей деревянной колотушкой. Жасмин съежилась на стуле. Прижав ладонь к горлу, она выдохнула:

— Уже полночь?

— Да, — с тревогой подтвердил судья Ди. — Если мы в ближайшее время не начнем контрнаступление, то, боюсь, татарские орды прорвутся и наводнят всю округу. Мы их, конечно, вытесним, но, помня об этом очаровательном младенце, не лучше ли тебе быстро собраться и завтра же утром уехать на восток?

Она глядела прямо перед собой, в лихорадочно блестевших глазах застыла мука. Затем она заговорила, скорее сама с собой:

— Шесть часов осталось!

Глядя на судью, она добавила:

— Мой ребенок? На рассвете его отца обезглавят.

Судья Ди поставил чашку.

— Обезглавят? — воскликнул он. — Прошу прощения. Кто он?

— Командир по имени Ву.

— Что же он совершил?

— Ничего.

— За ничего голову не отрубают, — раздраженно заметил судья.

— Его обвинили ложно. Говорят, будто он задушил жену своего товарища по оружию. Он предстал перед воинским судом и был приговорен к смерти. Уже почти год он сидит в военной тюрьме в ожидании утверждения приговора. Сегодня оно пришло.

Судья Ди подергал себя за ус.

— Мне часто доводилось работать с военной стражей, — сказал он. — Их судебная система грубее нашей гражданской, но я всегда считал их умелыми и очень добросовестными служаками. Они редко ошибаются.

— Только не в этом деле. Ничего не поделаешь. Слишком поздно, — подавленно произнесла Жасмин.