Судить буду я

Сенатор всегда знал, что он человек не ума, а чувства. Он редко утверждал – я предвидел, он говорил – я предчувствовал. Вот и сегодня на просторной лестничной площадке между первым и вторым этажами банка, где рядом с бронзовой скульптурой богини Ники, кажется, благоволившей к финансистам, стояла еще и свежевымытая живая пальма в стилизованной под старину кадке, отчего Ника казалась то ли в тени раскидистой пальмы, то ли в привычной ей райской обители, у него словно включился сигнал опасности, и он невольно остановился в раздумье, как бы раз­глядывая редкостную пальму рядом с крылатой богиней. Но через минуту он взял себя в руки – назад хода не было, и Шубарин, наверняка предупрежденный человеком у входа, под пиджаком которого он углядел оружие, уже ждет его. Уйти – значит при­знать за собой недобрые намерения, а их Сенатор пока таил даже от Миршаба, и он стал быстро подниматься наверх.

Хозяин банка действительно ждал его, он как раз сам принимал из рук секретарши поднос с чайником и пиалами, в этот момент Сенатор и вошел в кабинет. Шубарин радушным жестом пригла­сил гостя к креслам у окна, на столик между которыми он соб­ственноручно и определил чайные приборы.

Сенатор, перед которым был выбор, сел в то самое кресло, что неделю назад занимал Тулкун Назирович из Белого дома, рас­сказавший Шубарину о том, как Сухроб Ахмедович некогда взял его за горло. Шубарин, не забывавший об откровениях старого политикана, стоивших ему тогда тысячу долларов, невольно улыб­нулся – круг замкнулся.

Разговор начал Сенатор. Он не удержался, выказал восторг по поводу увиденного, впрочем, такое начало сняло с него нервное напряжение, возникшее на лестнице, сейчас он держался куда увереннее.

Артур Александрович заметил это. Когда человек из охраны доложил, что Акрамходжаев пришел и поднимается пешком по лестнице, он сидел за компьютером и работал. На письменном столе у него стоял небольшой экран монитора телевизионной охраны, и он легким пожатием клавиш мог вызвать перед собой любой операционный зал, зал хранения ценностей и ценных бумаг, собственную приемную, холл на первом этаже и даже площадь и сквер перед входом – впрочем, такой системой оборудован на Западе любой мало-мальски серьезный банк. Он тогда невольно щелкнул переключателем, и перед ним появилась лестница, кото­рая, впрочем, очень нравилась самому Шубарину, из-за нее он много спорил и с архитектором, и с дизайнерами, и реставратора­ми, и сам любил подниматься пешком, и служащие уже отметили это. И он, конечно, успел перехватить минутную растерянность Сенатора на площадке второго этажа, рядом с одной из своих любимых скульптур, крылатой, богиней Никой, тот словно почув­ствовал, что сегодня его ждет неприятный разговор.

Выслушав восторженный отзыв об интерьерах и убранстве бан­ка, Шубарин, в свою очередь, расспросил о здоровье, о семье, о делах, поинтересовался, не нужно ли помочь деньгами. Тут нервы у Сухроба Ахмедовича слегка дрогнули: в начале беседы он не упомянул о поездке в Аксай по требованию Сабира-бобо, но сейчас, когда Шубарин спросил о деньгах, он признался, что ездил в вотчину хана Акмаля и с финансами проблем не имеет. Сенатору показалось, что Японец знает о поездке, и потому поторопился раскрыться и даже о завтрашнем вылете в Москву доложил.

В какой-то миг Сенатор с ужасом почувствовал, что он сам невольно перевел разговор в допрос. Шубарин заметил это. И оба моментально вспомнила свою первую встречу в кабинете Сухроба Ахмедовича, где хозяин тут же попал под влияние Шубарина, хотя тогда ситуация была явно на стороне Сенатора, а точнее, Артур Александрович был у него в руках, он тогда не сумел восполь­зоваться случаем, и сейчас чувствовал, как упустил инициативу. Шубарин ощутил растерянность гостя, хотя Сухроб Ахмедович и готовился к встрече.

Обменявшись по традиции любезностями, посчитав, что этикет выдержан, Шубарин неожиданно для Сенатора сразу перешел к де­лу, чем еще больше разоружил гостя, ожидавшего, как обычно, долгую прелюдию к серьезному разговору. А это давало бы ему шанс сориентироваться – почему Артур Александрович настоял на официальной встрече, так сказать, а не просто обеде в «Лидо» или в какой-нибудь чайхане, как прежде, ведь они так давно не виделись.

– Дорогой Сухроб Ахмедович, – начал Шубарин, – мы с вами давно не виделись, а за это время изменилась обстановка вокруг нас, да и мы сами уже не те, что были несколько лет назад, когда судьба свела нас. Мы живем в другой стране, нас окружает совсем иной мир. Я нынче не предприниматель, а банкир, да и вы больше не партийный чиновник высокого ранга, хотя, я вижу, большая политика увлекает вас все сильнее и сильнее. Визит к хану Акмалю тому косвенное подтверждение, а аксайский Крез всегда хотел влиять на судьбы края, думаю, этот зуд у него не прошел, тем более сегодня нет политиков уровня Рашидова, а остальных он не считает себе конкурентами, уж я-то хорошо знаю хозяина Аксая.