Разгруженный караван, оставив драгоценный, груз, с трудом, как если бы был гружен вдвое тяжелее против прежнего, взбирался по подъему. Кази Баязид, забыв, как во внезапном помрачении разума, свое место справа и на шаг позади шаха, ехал, передав поводья своего коня гуламам, с опущенной и заметно трясущейся головой и растрепанной бородой. Аскерхасы и багадуры, перемешавшись и не соблюдая строя, растянулись справа и слева по косогорам, как воины побежденной, бесславной армии. Глава купцов гаджи Нейматуллах двигался где-то справа от каравана. Вельможи выглядели понуро. Эта разбросанность и безнадежность и подстегнули Ибрагима, и, выхватив из-за голенища сапога свой кнут, он хлестнул коня. С гребня гор прокатился по ущелью резкий свист, как если б стрела просвистела и ударилась о скалу, - гневный звук возмущенного и молниеносного движения Ибрагима. Как ни опасна была эта бешеная скачка по узкой, как запястье, тропе между скальным отвесом и бездонной пропастью, Ибрагим не останавливался; в пологих местах он ветром проносился мимо путейцев - служителей каравансараев, вышедших встретить его, ведя в поводу лошадей для смены.
Проделав за день трехдневный путь, Ибрагим загнал своего любимого белого коня и, не испытав ни малейшего сожаления, велел поставить себе шатер на цветущем лугу на склоне горы, с которого в закатном желтом свете виднелась Шемаха. Он не мог так бесславно вернуться во дворец Гюлистан.
Ибрагим призвал пред свои очи пятерых своих подданных.
Первым был гаджи Нейматуллах.
В ту ночь, когда они выезжали из Шемахи в Шабран, глава купцов подъехал к ширваншаху и, пожаловавшись на смуты, из-за которых караванные пути закрыты, а доходами от продажи соли и нефти в самом Ширване казну не пополнить, предложил огласить по стране, что шах-землепашец всю свою казну до последнего динара отдал эмиру Тимуру, и объявить аваризат - чрезвычайный налог. Ибо выметенная дочиста казна может быть пополнена лишь руками подданных, и в первую голову аснафа. Ибрагим резко отверг предложение гаджи Нейматуллаха, гневно напомнив, что не для того он отменил такие налоги Кесранидов, как гоналга - гостевой, итлахак - для непредвиденных расходов, шылтагат - для бросания на ветер, чтобы возродить их сейчас.
Из всех налогов Кесранидов аваризат, посредством которого, объявив чрезвычайное положение, в любое время можно было ограбить подданных, был самым гнетущим, а Ибрагим не допускал в своем правлении ничего, что хотя бы отдаленно напоминало тиранию Кесранидов.
Сейчас же, едва гаджи Нейматуллах, запыхавшись, предстал в шатре перед шахом, Ибрагим, не давая ему отдышаться, сказал:
- Это катастрофа, гаджи! Объяви аваризат!
Гаджи Нейматуллах, растерянный и изумленный, выпучил глаза на шаха. Но Ибрагим ничего не стал объяснять ему.
- Не спрашивай ни о чем! Так надо! В течение двух дней мои подданные должны внести свои пожертвования в мою казну! - И, отпустив главу купцов, велел тотчас звать кази Баязида.
Ибрагиму не сиделось. Он говорил с визирем, ходя взад-вперед по шатру, и даже напряженность в голосе выдавала его нетерпение.
- К тебе у меня тайное поручение, кази, - сказал он. - С завтрашнего утра в Гюлистанский дворец со всего Ширвана начнут стекаться подданные. Из самой Шемахи только придут двадцать тысяч аснафов и десять тысяч прочих подданных, вот и считай, сколько их всего пройдет передо мной. И как мы ни справедливы и доброжелательны, нет нужды говорить, что в сотне добрых ширванцев может пройти один враг. Потому немедленно езжай во дворец, пиши указ, прочти его тайно всем квартальным старостам, базарным смотрителям, миршабам и сторожам всех шести городских ворот. По указу, все мои подданные перед входом в город должны быть обезоружены. Прочитав всем указ, сожги его собственноручно. Не спрашивай! предупредил он вопрос, готовый было сорваться у старого визиря. - Так нужно! Ни клинка не оставить им! - И, отпустив визиря, велел звать гаджи Фиридуна.
С этим сановником, получившим из рук Фазлуллаха хиргу мюрида и имя Дервиша Гаджи, разговор ожидался нелегкий, но Ибрагим начал без предисловий:
- Встреча в назначенном месте не состоится, гаджи! Встретив Фазлуллаха, ты отведешь его сразу во дворец. Но это половина дела. В момент сдачи Фазлуллаха его мюриды должны быть в Шемахе.
Гаджи Фиридун все понял, его губы и подбородок задрожали.
Ибрагим, увидев это, посуровел.
- Ты приведешь мюридов, гаджи! И отряд сделает свое дело! - сказал он.
Гаджи Фиридун пал ему в ноги.
- Не проливай кровь скитальцев, шах мой! У нас есть срок! За три отпущенных нам дня Фазл найдет какой-нибудь выход! Не теряй терпения, шах мой! Смилуйся, не теряй терпения!
Ибрагим опустил ресницы. Лицо его окаменело. Хлопнув в ладоши, он велел звать шейха Азама.
Но гаджи Фиридун не хотел уходить.