Судный год

– Я тоже ждал тебя… А приехала совсем чужая женщина… – пробормотал и вдруг понял, что разговаривать уже не могу. Горло доверху забито мелкими осколками мокрого стекла, которые сыплются в легкие. Через силу выдавил из себя невразумительную извилистую улыбку. Как пасту из тюбика. Было очень больно. Но хотел, чтобы видела, что улыбаюсь.

– Тебе нельзя было так говорить. – Короткая темная молния промелькнула у нее в лице. – Ты сейчас делаешь крупную ошибку, Ответчик.

И снова нужно было остановиться, и снова этого не сделал.

– Тебе нужно, чтобы отвечал не то, что думаю?

Но уже через секунду осознаю, что сказал, начинаю догадываться о силе нанесенного удара. Получилось грубо. Жаль. Я не хотел грубо. Хотел, чтобы слышен был оттенок мягкой грусти, чтобы услышала, как больно мне сейчас. Но не умею… По старой привычке пытаюсь почувствовать себя виноватым, и на этот раз не получается… Нет, на самом деле я не знал, что хотел. Несмотря на все, она продолжает вызывать острое желание. У тела своя цепкая память, от которой просто так не отделаешься… И это злит еще сильнее… Послесвечение погасшей звезды…

Похоже, то, что не принял ее теперешний облик, стало последней каплей… Вместе с настоянным на злости желанием появляется какое-то смутное чувство вины перед несбывшимся будущим. Перед поездкой в Париж. А потом на Лазурный Берег. Перед неизвестной мне теткой Джейн в Сан-Максиме. Перед висящим над землей воздушным замком белого двухэтажного дома с черепичной крышей и дубовыми ставнями. Перед ведущими к дому изогнутыми дорожками, выложенными битым кирпичом, вдоль которых цветут ярко-красные розы…

– Все сказал? Нет. Мне ничего не надо. – Произносит она это совсем тихо. Но музыка совсем не заглушает слова. – После того что Люси рассказала, мне от тебя ничего не надо! Ей ведь незачем придумывать, она про нас не знает.

– Ты что, с ума сошла? Какая Люси?

– Какая Люси? Та, с которой ты встречался здесь, в Бостоне, несколько дней назад. В этом самом ресторане. Она рассказывала. А иначе почему бы я согласилась сюда прийти? Похоже, ты был не прочь и с ней тоже? И если бы не Алек…

Под тяжестью обрушивающихся обвинений губы мои сжимаются в узкую полоску. Издают нечленораздельный звук, похожий на выдох после удара в солнечное сплетение.

Лиз замолкает, и мне кажется, что сейчас танцую танго с высеченным из сухого льда говорящим манекеном. Новый химический запах духов становится вдруг очень плотным, переходит в какой-то низкий регистр, царапает наждаком беззащитную кожу внутри ноздрей. Не выдерживаю и несколько раз встряхиваю головой, пытаюсь растормошить взглядом манекен, вернуть его к жизни.

– И ты поверила тому, что она наговорила?! Ведь…

– Как я, – на слове «я» голос резко повышается; интонация должна означать: «другие, может, и могли бы, но чтобы я?!», – как я могла не поверить Люси? – Делает короткую паузу. Зрачки расширены, раздуваются ноздри. – И не только Люси, но и Алеку! Мне у нее на работе дали адрес его отеля в Вашингтоне… – Сжимает губы, так что становится совершенно очевидно: продолжать разговор на эту тему она не намерена.

Ее недавно освоенный звенящий голос приобрел алмазную твердость. Вполне мог бы резать стекло. Например, стеклянную перегородку, возникшую между нами. Наверное, она существовала и раньше, но теперь со стороны Лиз на нее опустилось что-то очень тяжелое и темное, сильно напоминающее размазанную грязь. Грязь, которую она собирала на меня весь этот месяц. Стекло стало зеркалом, хотя и сильно искривленным, но зеркалом, и я в нем отчетливо вижу себя. Пре-исполняюсь собою… Всматриваюсь, и вдруг начинает казаться, что в глубине, в темном подрагивающем Зазеркалье, сразу за моим разрезанным на прозрачные плоскости отражением скалится неотличимое от него лицо братца-Спринтера! Что оно проступает сквозь меня! А за нами уходящий в даль бесконечный ряд наших чередующихся, накладывающихся друг на друга отражений, между которыми проскальзывают тени…

Быстро расширяющееся между нами молчание наполняется чем-то совсем уже враждебным.

Она что, приходила к Спринтеру в отель?! Но он же на прошлой неделе был у Фимки Бронштейна в Монреале! Похоже, мой брат-иллюзионист и в Америке не утратил искусство появляться одновременно сразу в нескольких разных местах… Встречаться можно и в кафе. В отель женщина приходит с единственной целью… – Мысль эта с грохотом врывается в мозг, расталкивая все остальные мысли, и уверенно располагается там. Что он ей там рассказал? Захотел трахнуть и наговорил про меня? И Лиз по-женски эгоистично решила отомстить, сравнять счет? Или она просто врет? Хочет сделать мне больно, вот и говорит гадости?

И все же детали того, что могло произойти в отеле – часть моей души, души несправедливо заподозренного Ответчика, убеждена, что уже произошло! – становятся все более отчетливыми. Слишком много пищи для размышлений дают эти мелькающие передо мной детали. И размышления, словно голодные птицы, слетаются со всех сторон, набрасываются на эту кровавую пищу.