Судный год

После нескольких попыток выскакиваю наконец на улицу. Темнота прыгает на меня, мгновенно облепляет, но продолжаю бежать.

Шесть месяцев высоко горела моя любовь. И всего за пару часов – дотла! Теперь по колено в золе бегу к машине. Остервенело пинаю коленями перемешанную с золой вязкую темноту, пытающуюся остановить. Расплавившиеся мозги при каждом шаге больно ударяют в стенки черепной коробки, и эхо удваивает удары… То, что остается позади, останется там навсегда.

И как только оказываюсь внутри своей верной тарантайки, телефонный аппарат под ногами бьет истеричная дрожь. Задыхающийся голос Лиз – Лиз, той, что уже нет, – весь не умещается в трубку. Перехлестывает через края. Мечется по кабине. Наталкивается на свои отражения. Ее чужое лицо с движущимися губами проступает на ветровом стекле.

– Ответчик, Влюбленный, ради бога, не уезжай! Сейчас к тебе спущусь! Прости меня! Я вела себя как идиотка. Не знаю, что на меня нашло. Я люблю тебя, ты слышишь?!

Слабая вспышка света в конце извилистой дороги длиной в сто пятьдесят дней. Вспышка, которая тут же исчезает: позади Лиз слышен приглушенный – сквозь зубы, носом – смешок Спринтера, а затем более отчетливо на русском: «Близнец наш выбежал, рыдая». Кроме этой фразы, я не способен что-либо слышать. Услышал и увидел уже намного больше, чем надо. Бросаю трубку с захлебывающейся Лиз и со смешком Спринтера позади ее. Изо всех сил ударяю кулаком по верезжащему телефонному аппарату. Потом еще и еще… И эти удары один за другим вбивают итог шести месяцев моего процесса, всего, что было у меня с Лиз, всего моего теперешнего одиночества…

Сердце все еще прыжками пытается вырваться из грудной клетки, но я, не обращая внимания, продолжаю избивать телефонный аппарат. И влажные осколки ее слов сыплются, сыплются на пол. А трубка, не отставая, все громче кричит откуда-то из-под сиденья: «Наш выбежал, рыдая … выбежал, рыдая…» Вместе с ней кричу я: «Да пошли вы все!» И не слышу свой крик. Кричу то ли от боли, то ли от удовольствия – кто знает?

Внезапно останавливаюсь и с размаху выбрасываю телефон на улицу. Вслед за ним летит во тьму обмотанный целлофаном букет. Захлопываю дверцу. Наложившиеся друг на друга голоса Спринтера и Лиз остаются в темноте снаружи. И откидываюсь на сиденье. Минут пятнадцать сижу не двигаясь… Лиз не спускается… Все равно не стал бы с ней говорить. Сразу же уехал бы…

… Мне тридцать два года… и что?… (Свой путь земной пройдя до половины…) Теперь, после окончания процесса, после того как не стало Лиз, опять один в этом чужом чопорном городе. И никому здесь не нужен. Так же как и до того, как все началось… Тягучая усталость медленно заполняет меня, точно из глубины сплющившейся притихшей души выдернули огромное стальное жало. В образовавшуюся пустоту вливается яркий свет. И внутри него начинает удивительно быстро прорастать что-то совсем иное… Может быть, необходимое для последующей жизни, о которой у меня еще нет никакого представления?

38. В погоне за синей птицей

(Нью-Йорк, 22 февраля 1992 года)

На следующий день решил все довести до конца.

Адрес по номеру телефона в Нью-Йорке найти не трудно. Уже в полдень я стоял возле старинного двухэтажного дома в Квинсе и рассматривал две кривые сосны в лихо нахлобученных набок белых беретах по обеим сторонам дорожки. Голубое бревно наледи торчит из промороженной насквозь водосточной трубы. Застывший танец ниточек света в сосульках, свисающих с изнанки выложенной солнцем крыши. Вокруг приземистые дома оживают, неторопливо расправляют свои сморщившиеся от ночного холода стены. Прислушиваются к звукам города, настороженно выставив на крышах, будто развесистые уши, тарелки телевизионных антенн.

После долгих колебаний нажал кнопку звонка. Долго никто не отвечает, нажимаю еще раз, и вот наконец раздаются приглушенные шаги.

– Могу я вам помочь? – Божий одуванчик с лиловыми буклями и кукольным личиком опасливо, но с интересом разглядывает меня из-за приоткрытой на цепочку двери. Бульдог у нее под ногами начинает отрывисто лаять. – Граф, прекрати. – Несмотря на аристократический титул, морда у Графа довольно простодушная.

– Видите ли, я вам звонил… это по поводу синей птицы и цифр…

– Ну да. Я вас таким и представляла, – похоже, она не слишком удивилась. – Так зачем вы сюда пришли? Вы продолжаете вертеть тарелку и получили новое сообщение?

Действительно – зачем я пришел?

– Ваша эта синяя птица… Я должен понять… Она словно меня преследует…

– Преследует? – тонко прорисованные брови ее приподнимаются. – И поэтому вы преследуете меня? Вот что, молодой человек. Я же вам сказала, чтобы больше никогда меня не беспокоили.

В подтверждение ее слов графский лай превращается в угрожающее рычанье, идущее даже не из пасти, а откуда-то из живота. Дверь с треском захлопывается прямо перед моим носом.