Судный год

Но звук телефона разрывает ее в дребезжащие клочья. Звонок настолько резкий, настолько враждебный, что уже нет сомнений в том, кто на другом конце провода. Переворачиваюсь на бок и приподнимаюсь на локте. И вижу, как рука моя, точно в замедленной съемке, плывет по воздуху к аппарату. Заставляю себя поднять внезапно налившуюся свинцом трубку. Внимательно слушаю ее. Шнур в ладони становится нестерпимо горячим.

Трубка глубоко дышит, потом раздается хорошо уже знакомое шуршание. Шуршание, поджидающее, когда выйду из себя. Беззвучный вдох и вслед за ним выдох. Прямо в ухо. Это длится не меньше минуты. Потом глухой треск, и чужое дыхание вдруг оказывается совсем близко. Спрашивать что-либо у шумно дышащей трубки явно бесполезно… Если бы все происходило лет шесть назад, я бы не сомневался, что нас подслушивают… Ударяю по рычагу. Короткие гудки. Отбой. Отбился на время.

– Наверное, опять моя неугомонная Истица, – отвечаю я на незаданный вопрос. Шваркаю на кровать трубку, которая сразу же начинает втягивать в себя воздух в комнате. – Это уже не в первый раз. Похоже, в ее больную голову приходят дикие идеи, ей надо их проверить, но не решается заговорить. Я думаю, она боится и весь этот процесс затеяла, чтобы обезопасить себя от меня. Если вообще понимает, что делает.

– Откуда ты знаешь, что это она?

– Кроме нее некому.

– На самом деле есть еще кое-кому… Это мог быть Ричард… Нанял человека и выследил нас. Ему просто… Или сам стал замечать… Вчера был ужасный день. Устроил безобразную сцену… Неважно, я справлюсь… Забудь об этом!

Она смотрит не отрываясь на черную гирю трубки, и во взгляде столько затаенной боли, страха и решимости, что мне почему-то становится стыдно… (Может, действительно, Ричард? Но зачем помощнику прокурора звонить мне днем? Он что, думает, Лиз возьмет трубку? А ночью, когда жена мирно спит рядом на их квадратной кровати, зачем звонить?) Все эти вопросы вслух сказаны не были. Но, конечно же, она их услышала…

– Ты прав, если бы заподозрил, действовал бы совсем иначе. Не стал бы молчать в трубку, чтобы спугнуть тебя… Да и я бы тут же поняла… актер из него никакой…

Нет, это должна быть моя Истица… Больше некому… Позвонить в полицию? Но уж больно не хочется с ними связываться… Буду всегда после звонка Лиз выключать на ночь телефон…

Она выходит из ванной, элегантно обернутая в махровое полотенце. Потом полотенце само сползает с бедер. И через секунду сережки, фосфоресцирующие трусики, когтистый лифчик, блузка, юбка, жакет – одно за одним – послушно скользят по воздуху, сами собой возвращаются на свои первоначальные места у нее на теле. Я по-прежнему в кровати. Натянув до подбородка влажную простыню, внимательно слежу. Обряд ее одевания стал теперь неотъемлемой частью наших встреч… Хотел ли бы я, чтобы это происходило каждое утро?

Все сразу делается совсем будничным, за окном начинается унылый моросящий дождь. Сквозь асфальтовую корку земли, омытую небесной влагой, быстро прорастают черные грибы зонтов.

Моя женщина-счастье – уже в своем темном деловом костюме и белой блузке, но все равно голая, что бы она на себя ни надела, – останавливается у высокого зеркала, в котором легкая рябь от отразившейся лампочки. Электрический свет стекает на пол, полощется маленькой лужицей под ногами.

Я на время перестаю для нее существовать. Она придирчиво изучает каждую черточку у себя в лице. Будто пересчитывает оставшиеся деньги. Подправляет расплывшуюся от любви косметику. Несколько раз моргает самой себе. Сменяет левый профиль на правый, потом снова на левый. Проводит по груди, по бедрам. Повторяет ладонями их изгибы. Удлиняет линию глаз, добавляет немного блеска губам. Озабоченно морщит лоб. Не разжимая губ, бормочет стоящей против нее. Два одинаковых подкрашенных рта в двух сантиметрах друг от друга недовольно скривились. Зрачки расширяются, так что от радужки остается тонкое кольцо. Должно быть, от того, что она видит, лучше ей не становится. С этим напоминающим поставленную на попа стиральную доску зеркалом у нее уже свои счеты. С первого дня не поладили.

Продолжая доштриховывать что-то в лице, сдувает упрямую каштановую прядь. Словно разозлившись, что не полностью владеет своей красотой, смазывает ладонью откорректированный образ и высовывает язык. Но зеркало шуток не понимает и остается невозмутимым.

– О чем ты думаешь, Ответчик?

– Пытаюсь запомнить, вытащить из зеркала твое отражение. Фотографировать себя ведь ты не даешь. А мне тебя не хватает. Запрячу где-нибудь здесь, в комнате, и буду рассматривать по ночам… Наверное, меня очень легко соблазнить. – Хочется отвлечь ее от мыслей о моем прошлом, о Истице, о Ричарде. Слишком много против нас… – Плоть слаба. Особенно крайняя.

– Только не твоя, – быстро включается она в игру. Взгляд наносит точный удар ниже пояса, и тело мое привычно отзывается.

– Тебе виднее.